Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Илона обняла Нику и поцеловала ее в щеку.
– Ты сумасшедшая, – сказала та и с видимым облегчением улыбнулась.
– Да, – согласилась Илона. – Но когда-то тебе это во мне нравилось. Знаешь что… Ты сиди и отдыхай, а я пойду приготовлю нам пиццу!
Ника улыбнулась и покачала головой:
– Ты ее сожжешь.
– Ничего, поедим горелую. Главное, что мы снова вместе, и я никому не позволю тебя обидеть. Даже тому страшному инвалиду с лицом озлобленного Хавьера Бардема!
Ника засмеялась, поразившись точности сравнения сестры. Илона поцеловала старшую сестру в щеку, легко поднялась с дивана и ушла на кухню.
Ника опасливо посмотрела на окно.
– Просто показалось, – тихо проговорила она, будто убеждая себя. – Просто показалось.
Самогипноз подействовал. Ника облегченно вздохнула и отвернулась от окна. Она не знала, что в эту самую секунду Илона стояла на кухне и, хмуро глядя прямо перед собой, размышляла о том, что, кажется, кольцо начало сжиматься. Ника очень упрямая, и она никогда ничего не забывает. Если она один раз задала вопрос и не получила на него ответа, она обязательно задаст его во второй раз.
– И когда-нибудь мне придется сказать правду, – пробормотала Илона и, повернув голову, уставилась в темное, забрызганное дождевыми каплями окно.
Ирина Широкова, жена бурильщика и интеллигентка в третьем поколении, стояла в ванной комнате, замотавшись в полотенце, и смотрела на свое отражение в зеркале. Без очков она видела все смазанным, но сейчас Ирина об этом не жалела.
Она давно ненавидела мужа и несколько раз была близка к тому, чтобы уйти от него, однако страх не позволял ей этого сделать.
Ирина догадывалась, что и в его чувствах к ней давно нет никакой любви. Есть привычка. И еще – лень. Ему не хочется ничего менять, в основном – из-за проблем, связанных с разводом, и в особенности с дележкой собственности.
Каждый раз, приезжая после вахты домой, Николай Широков пропадал дня на три, а когда возвращался, от него несло духами, алкоголем и спермой. Она давно уже не задавала вопросов, и он даже не пытался ничего скрывать. Ирина без особого труда свыклась с его звериным распутством, поскольку сама давно уже не испытывала к мужу ничего, что можно было бы назвать нежным или хотя бы родственным чувством.
За месяц, пока его не было дома, она успевала напрочь отвыкнуть от его запаха, голоса, ужимок, и когда муж притаскивался с вахты домой, он казался ей чужим человеком – мужланом, к которому она ничего не испытывала, кроме легкого отвращения.
Широков, казалось, это понимал, но не бесился, а наоборот – воспринимал с юмором. Чем хуже ей, тем приятнее становилось ему. Он словно мстил ей за свою скучную, нелепую жизнь, в которой не было ничего, кроме изнуряющего труда, сна, водки и секса со шлюхами, такими же потасканными, огрубевшими и отупевшими, как он сам.
Николай Широков знал, что жена его ненавидит. Но он даже не догадывался, что и она ему изменяет. Скорее всего, он даже не допускал подобной мысли. Жлобское самодовольство мешало ему разглядеть очевидное.
А Ирина изменяла. За последние полтора года у нее было пять любовников. Трое – коллеги с работы, которым она поочередно позволяла овладеть собой после шумных «корпоративов». Все это происходило глупо, суматошно и немного постыдно – в гардеробе, в комнате дома отдыха, в парковой беседке. Этот трижды повторенный «секс на раз» нисколько не отразился на ее отношениях с коллегами – все трое были женаты.
Потом в жизни Ирины случился еще один мужчина. С ним она испытала что-то похожее на страсть, но чувство это было кратковременным, поскольку утром, взглянув на него получше и послушав его глупые речи, она испытала жуткое разочарование…
Однако четыре месяца назад жизнь столкнула ее с аспирантом Алексеем. Мальчишка всерьез влюбился в нее, да и она испытывала к нему самые нежные чувства. Ирина понимала, что у их отношений нет будущего, и знание это накладывало на ее влюбленность отголосок скорби и горечи.
…Светодиодные лампы мигнули, и Ирина замерла перед зеркалом с феном в руках.
«Что, если сейчас погаснет свет?» – пронеслась в голове дикая мысль.
В ванной нет окон. Если свет погаснет, наступит полная, абсолютная, совершенная темнота. И эта темнота втянет ее в себя, как чудовищная воронка.
Ирина услышала, как дверь распахнулась, и увидела за спиной крупный силуэт мужа. Без очков она не могла разглядеть выражение его лица, но появление Широкова почему-то вызвало в ее душе тревогу.
– Я сушу волосы! – строго сказала она на всякий случай.
Медвежий силуэт мужа придвинулся. Она увидела, что Широков в одних трусах: мощные плечи, отвислое брюхо, широченная грудь, покрытая порослью рыжеватых волос.
– Коля, что ты…
Муж грубо обнял ее правой рукой, положив пятерню ей на грудь.
– Ты что? – воскликнула она.
– Соскучился, – пробасил Широков.
Она попыталась высвободиться:
– Дебил! Отпусти!
– Не-а.
– У меня в руке фен!
– Убери его.
– Я должна высушить волосы!
– Потом высушишь.
Она вновь попыталась высвободиться, даже побагровела от усилий, но спихнуть с себя мощную руку мужа не смогла.
– Да что с тобой, Широков?!
– Ничего. – Он горячо и хмельно задышал ей на ухо. – Просто обнимаю свою жену.
Она посмотрела в зеркало на отражение его лица – на нем застыла кривая ухмылка, а налитые кровью глаза мягко мерцали.
«Господи, – с тоской подумала она, – он и правда решил это сделать».
Однако она все еще цеплялась за соломинку.
– Дорогой, не сейчас!
– Почему? Я хочу прямо сейчас.
Она почувствовала, как он прижался к ее ягодицам своей отвердевшей плотью, и ее слегка передернуло от отвращения. Муж воспринял это по-своему и хрипло хохотнул.
– Вижу, ты тоже по мне скучала, – весело сказал он.
– Не сейчас, – сказала она. – Я не готова к сексу.
– А по-моему, готова.
– Нет!
– Да.
Муж прижался к ней еще плотнее. Он так сильно навалился на нее, что край раковины больно впился ей в бедра, а потом запустил лапу под полотенце. Она уже не делала попыток вырваться, лишь тихо вскрикнула, когда его пальцы грубо дотронулись до сокровенного.
– Ты мокрая, – самодовольно пробасил он.
– Дурак! – холодно сказала она. – Я только что из душа!
Она уже поняла, что секс неизбежен, но еще не смогла смириться с этой мыслью.