Элинор потребовалось лишь несколько секунд, чтобы согласиться с доводами брата.

– Только запомни: никто не должен умереть. – Она произнесла это как можно спокойнее, хотя волна страха уже захватила ее.

Лицо Стивена осталось бесстрастным, он лишь сцепил руки за спиной. Как ни странно, именно в этот момент Элинор решила, что он выглядит как джентльмен, каковым и был рожден. Увы, ее брат редко проявлял качества, присущие джентльмену.

– Слушай меня, дорогая сестрица, потому что я не собираюсь повторять дважды. – Он продолжал смотреть на нее сверху вниз, но теперь его голос звучал совсем по-другому. – Мы больше не играем по твоим правилам. С этого момента всеми делами руковожу я.

Элинор ничего не ответила, но и не отвела глаз. И вероятно, брат принял ее молчание за согласие.

– Если ты останешься в стороне от этого, – продолжил он, – мы закончим наш спектакль с такой суммой, какая тебе и не снилась. – Сделав шаг к сестре, Стивен поднял палец, – только то, что я скажу, и на будущий год ты будешь наслаждаться на теплом побережье любой страны, где пожелаешь очутиться, с любым мужчиной по твоему выбору. – Он снова криво улыбнулся. – Разумеется, ты можешь попытаться выйти замуж за хорошенького графа Демминга, и меня это, откровенно говоря, не заботит, но не трогай Герберта Монтегю и позволь ему заняться тем, что ему лучше всего удается. – С этими словами Стивен перешагнул через ее юбки и направился к выходу. У двери он неожиданно замедлил шаг, обернулся и примирительно улыбнулся. – До чего хорошо очутиться дома. Скажи Уэйну, чтобы позаботился о моей лошади, а мне отчаянно нужно поспать.

Элинор долгое время не могла сдвинуться с места; невидящим взглядом она смотрела в холодный камин, не переставая теребить чехол подушки, пока из него не начали вылезать перья.

Вытянувшись на прохладных льняных простынях, герцог смотрел на потолок своей спальни, выкрашенный в темно-зеленый и коричневый цвета в тон лиственному рисунку выпуклых обоев на стенах. Если бы здесь жила Элизабет, она бы определенно не одобрила такой темный потолок, но Вивьен скорее всего он понравится. Уилл ни на минуту не сомневался в этом, хотя как он мог это знать – ведь она никогда не была в его спальне. Знать подобные вещи о другом человеке было одной из странностей жизни, решил Уилл. Позже он начал понимать, что многое знает о вдове Раэль-Ламонт, включая самые интимные подробности.

Он проснулся в состоянии сильного возбуждения, думая о ней и о том, как чувственно и охотно она касалась его три дня назад. Он почти не мог думать ни о чем другом после той полуденной встречи на берегу океана. Ночью ему снились ее руки, касающиеся его тела, ласкающие и возбуждающие до потери разума, доводящие до пика наслаждения. Уилл был крайне разочарован, проснувшись в пустой постели, когда за окном уже светило солнце. Он хотел, чтобы Вивьен была здесь, с ним, и он мог каждое утро просыпаться рядом с ней. Уилл начинал верить, что и ей была бы приятна их близость.

Застонав, герцог перевернулся на живот и обхватил руками подушку. Стрелки часов на камине показывали половину девятого. Он уже давно не просыпался так поздно, но видение ее обнаженного тела, ее ласкающих рук заставило его снова погрузиться в царство грез.

Однако вдруг он вспомнил, что Клемент Гастингс должен прибыть уже меньше чем через час, а ему еще нужно успеть принять душ, одеться и привести в порядок мысли перед этой встречей. Накануне вечером Уилл получил записку, доставленную посыльным; в ней сообщалось, что у детектива появились срочные данные, которые он должен изложить лично. Вот почему, хотя все мысли Уилла были заняты воспоминаниями о совершенной груди Вивьен с розовыми бутонами сосков, он понимал, что должен сосредоточиться на более важных на данный момент вещах.

Герцог перевернулся на спину и сел, решив, что несправедливо сравнивать Элизабет и Вивьен: уж слишком они отличались абсолютно во всем. И все же ему трудно было не делать этого. Они оставались единственными возлюбленными в его жизни и значили для него гораздо больше, чем приятные встречи в постели с другими женщинами.

Уилл помнил Элизабет милой и юной, невинной и мягкой, очень красивой, удивительно женственной и импульсивной; Вивьен же представлялась ему смелой, роскошной в своей красоте, она была умнее и отличалась мудростью, которая приходит с годами. В обществе Вивьен держала себя с непередаваемыми достоинством и грацией, отдаваясь страсти, что бы ни делала – от земных дел вроде выращивания цветов до интимного прикосновения к нему. При этом она испытывала глубокое волнение, наблюдая за его реакцией на ее ласку. Элизабет отличалась хорошим воспитанием и грацией, а Вивьен – средоточием очарования и блеска. Любящая Элизабет, по крайней мере вначале, была источником радости, порождала стремление постичь ее, однако это чувство не требовало никаких усилий. А вот любить Вивьен...

Уилл спустил ноги с кровати, провел ладонью по лицу, затем открыл глаза и устремил взгляд на дубовый паркет.

Господи, если он в самом деле полюбил Вивьен и она полюбила его в ответ, эти чувства обогатят их жизнь как дар счастливого смеха. Их чувства могут стать величайшим открытием для них обоих, окончательным очарованием, наисладчайшим усилием – той самой радостью, которой он так долго был лишен. Любовь к Элизабет была только началом предстоящего великолепного путешествия; любовь к Вивьен – возвращение домой. А ведь нет ничего более успокаивающего, более удовлетворительного и более прекрасного, чем это ощущение...

Когда Уилл вошел в библиотеку, чисто выбритый, принявший ванну и одетый в утренний костюм темно-синего цвета, Клемент Гастингс уже сидел в кресле. На Гастингсе был камзол цвета сливы и мандарина, типичная для него одежда, и жилет в лиловую клетку. Уилл давно перестал обращать внимание на экстравагантность своего осведомителя, у которого, судя по всему, был весьма странный камердинер.

Этим утром герцог не сел за секретер, а вместо этого устроился на софе, откуда мог, протянув руку, налить себе чашку чаю. Гастингс, как он заметил, уже выпил чай и теперь напряженно сидел на краю кресла с листком бумаги в руках.

Детектив откашлялся и начал доклад, не дожидаясь, пока хозяин дома попросит его об этом.

– Ваша светлость, у меня для вас любопытные новости.

– Да, – ответил Уилл, добавляя в чай сливки.

– Точнее, – продолжил Гастингс, – новости на двух фронтах. Начну с Гилберта Германа.

Уилл сделал глоток великолепного свежезаваренного чая.

– Продолжайте.

Гастингс поудобнее устроился в кресле и посмотрел в свои записи, которые вел с необычной педантичностью.

– Сэр, все это время мои люди по вашему указанию вели постоянное наблюдение за Германом, – важно проговорил он. – Как вам известно, его маршрут всегда один и тот же, хотя последнюю неделю он репетировал до позднего вечера в театре, готовясь к нескольким прощальным представлениям, после которых театр закроется и труппа уедет готовиться к предстоящему зимнему сезону.