Зоран копировал ее дважды. В первый раз ему показалось, что программа была при копировании частично утеряна, да и сама она не в точности передает Мию Альбину, а как бы в отретушированном варианте. Такое впечатление сложилось оттого, что Мия Альбина была очень красивой пустышкой, очень похожей на тех, которых делали в подпольных генных лабораториях и поставляли на черный рынок. На конкурсе существовало строгое ограничение для генных и косметохирургических изменений. Если его переступить — в конкурсе участвовать запрещается. Мия Альбина была натуральной представительницей воистину прекрасного пола с минимальными изменениями.

Периодически на ток-шоу бурно обсуждались проблемы, связанные с осязаемыми фантомами. Приглашались специалисты, темы «Является ли секс с фантомом супружеской изменой?» или «Кто занимается сексом с фантомом?» были очень популярны. Когда, к примеру, обсуждалась шахматная партия с фантомом чемпиона миров, зрителей собиралось на порядок меньше, чем когда речь заходила о сексе с фантомом. Рейтинг у этих программ был высок, особенно если на них присутствовала Мия Альбина. Правда, раздвигать ноги у нее, судя по желтой прессе, получалось гораздо лучше, чем открывать рот, — это когда рот нужен, чтобы говорить, а не для других занятий. Но, возможно, именно это умение и помогло ей выиграть в конкурсе.

Впрочем, никто особенно и не слушал, что она говорит на этих ток-шоу.

Она так часто посещала публичные места, что ее сосканировали не один десяток раз, поэтому существовало несколько вариантов фантомов Мии Альбины. Вот отчего таможенники постоянно спрашивали о них. Им хотелось разнообразия.

Обществу Мии Альбины Зоран предпочитал фантом писателя Края Балуева. Вот уже пять лет Зоран не читал ни одной его новой книги. Раньше он заглатывал их, не отрываясь, как только они выходили в свет, а теперь не хотел портить старое впечатление, поскольку почувствовал, что книги Балуева раз от раза становятся все хуже и хуже. Пусть уж лучше писатель, которого он знал прежде, так и останется непревзойденным мастером, однажды осознавшим, что уже все сказал этому миру, что хотел сказать, и просто переставшим писать.

— Обрати-ка внимание на то, что нашли твои роботы, — Балуев положил ногу на ногу.

Фантом тоже изучал информацию, которую передавали на корабль археологические роботы. Зоран не допускал мысли, что кто-то из них мог попасться на глаза аборигенам. Если тот поймет, что увидел, — это будет грубым нарушением закона о невмешательстве во внутренние дела регрессировавших колоний.

— Любопытная находка, — в уголках губ фантома появилась улыбка, а в глазах веселый огонек, будто он все уже давно понял, но не говорит о своем заключении собеседнику, предоставляя ему возможность обо всем догадаться самому.

Зоран, разговаривая с этим фантомом, часто ловил себя на мысли, что тот, когда у них заходили споры, почти всегда загонял его в логические ловушки.

— А что? — Зоран поначалу и не понял, что фантом говорит вовсе не о церемонии погребения.

— Посмотри, что они транслируют.

Находка лежала на глубине тридцати метров в пятнадцати километрах от корабля.

— Что это? — опять спросил Зоран.

— Разве ты сам не видишь?

— Корабль? — наконец предположил он, разобравшись в сообщениях.

— Да. Они нашли старый корабль, — подтвердил фантом, потом сделал паузу, дожидаясь, когда Зоран вставит свою реплику.

— Старый, колониальный? Это хорошо. Как его состояние?

— Состояние приличное. Но это не колониальный корабль. Не ковчег. Более того, ни в одном реестре он не значится. Впрочем, это ни о чем не говорит. Не исключено, что он строился на частной верфи, а информация о нем либо была утеряна, либо ее не разглашали. Причин для этого может быть множество. Любопытно другое. Посмотри.

Почва состояла из морских отложений. Вода испарилась много миллионов лет назад. Но когда-то в ней водилась жизнь. Если покопаться, то наткнешься на окаменевших рачков, моллюсков или на их отпечатки. Поиск ископаемых форм местной живности не входил в первоочередные задачи Зорана, и он вряд ли занялся бы этим, даже окажись деградировавшие аборигены не столь интересными.

В каюте проявился проекционный разрез плато в нескольких десятках километров от поселения. На глубине тридцати метров от поверхности темнела точка. Она начала увеличиваться, когда стал уменьшаться масштаб проекции, приобретая форму диска. Возможно, получилось это оттого, что невообразимое количество более поздних окаменелостей, наслоившихся за миллионы лет, раздавило корабль. Слоистость их структуры не была нарушена. Они постепенно обволакивали корабль, после того как он опустился на дно. Рельеф его отпечатался на отложениях, и теперь если разрезать их, то получится форма, в которой можно выливать точные копии этого корабля, совсем как делают это при изготовлении оловянных солдатиков.

Поверхность корабля не пропускала сканирующие лучи. Увидеть, каков он внутри, пока не удавалось.

При еще большем увеличении выяснилось, что снизу корабль покрыт маленькими плитками, напоминавшими чешую, а сам он из-за небольшого хвоста походил на распластанную на дне камбалу.

Морские отложения законсервировали его лучше, чем раствор формалина. Учитывая тектонические процессы и скорость появления морских отложений, компьютер предположил, когда корабль мог здесь появиться.

Фантом не стал озвучивать эту цифру. Несколько нулей на ее конце выглядели эффектнее, если на них просто смотреть, а не произносить это число вслух. Люди не только не вышли в космос, но даже не слезли с деревьев, когда этот корабль упокоился здесь, на морском дне.

— Черт, — ошеломленно проронил Зоран, — это же Чужак.

Он посмотрел на фантома, чтобы тот подтвердил его догадку, но тот только улыбался, словно учитель, наблюдающий за учеником, который, перепачкавшись мелом, наконец-то правильно вывел на доске — сколько будет два умножить на два.

Превосходно сохранившийся Чужак! Идеально сохранившийся Чужак!

В передней части корпуса были заметны длинные тонкие отростки, напоминавшие усы. Очевидно, они предназначались для связи. Маневровые дюзы, державшиеся на шарнирах, прижимались к корпусу. На их кончиках виднелись сложенные лепестки, будто у нераскрывшегося, спящего цветка, закрывавшие выхлопные отверстия.

Зоран вдруг почувствовал, что и корабль не умер, а только заснул, впал в криогенную спячку и на его борту в криогенных камерах лежит экипаж, а возможно, они могли обмануть время и без высокотехнологичных изысков. От этой мысли ему сделалось страшно. Он подумал, что лучше забыть обо всем, будто он и не находил этот корабль, стереть все упоминания о нем из бортового компьютера, а потом сделать и себе лоботомию, чтобы, не дай бог, он нигде не проговорился, что нашел корабль Чужаков. Ведь до него никто не находил ничего подобного, а споры о том, существовали или нет разумные цивилизации во Вселенной до того, как в нее вторглись люди, носили лишь теоретический характер. Что же начнется, когда об этом корабле кто-то узнает? Страшно вообразить. За него перегрызутся многие обитаемые планеты. Чего доброго, еще разразится война. Лучше забыть об этом корабле. Но ведь его все равно когда-нибудь, не сейчас, а может, через сто или тысячу лет, кто-то опять найдет. Зоран никогда не простит себе, что не исследовал его. Пусть это опасно, но он этого никогда себе не простит. Он всегда будет думать об этом корабле. Жизнь превратится в кошмар. Он все равно рано или поздно вернется сюда. Так зачем же все откладывать, если результат очевиден.