— Обычно эти ящеры живут в теплых странах и любят солнце. К прохладе не привычны и в холоде впадают в спячку.

— Верно, миледи, — улыбнулась женщина. — Под шатром, в тепле, юпер носится, как молния.

— Я хочу его погладить! — оживился Вейре. — Он же не человекоподоб!

— Милый, Вейре, — обратилась я к ребенку. — В природе чем ярче у животного окрас — тем оно опаснее. У юпера в пасти опасная слюна. И любая царапина может привести или к потере руки, или смерти. Ты же не хочешь болеть?

Вейре посмотрел на меня, на ящерицу, на отца и тяжко вздохнул. Кажется, я у малыша в авторитете.

Потом были и другие животные, которые становились все крупнее и опаснее, и тогда я обратилась к герцогу.

— Ваша Светлость, представление замечательное, однако я не уверена, что следует вот так вот выводить огромных животных. Хоть они и дрессированные… — я запнулась, потому что на лице герцога появилась улыбка.

— Удивлен вашей разумности. Звери — не прихоть. Именно поэтому крупные особи находятся в клетках и оттуда не выйдут.

Я благодарно кивнула и отвернулась, снова сосредоточилась на представлении.

— Папа! Баронесса! А кто это?! Фу, какой противный и колючий!

Невозмутимое подобие дикобраза громко фыркало, а потом и вовсе свернулось калачиком, продемонстрировав огромные колючки.

— Спроси у баронессы, — ответил его отец, подкалывая меня.

Ну, кое-что я могу сказать и об этом животном, однако решила, что умничать не стоит, потому кротко ответила:

— Не знаю, Вейре, но позже можем посмотреть в книге.

Ребенок довольно кивнул и продолжил смотреть «цирк».

Все шло хорошо, пока к герцогу спеша не подошел дворецкий и не прошептал что-то. Герцог хотел встать, но Вейре схватил его за руку и попросил:

— Папа, не уходи! Пожалуйста!

Никогда не слышала от него этого слова. Но сейчас оно прозвучало так жалобно.

Что на моих глазах происходило что-то важное, я убеждалась, наблюдая, как герцог напрягся, задумался, быстро шепнул что-то слуге и остался сидеть с сыном, который еще сильнее вцепился в руку отца. Я даже видела, как у Вейре от усилий побелели пальцы.

Тем временем слуги принесли кресло и еще один плед.

«Кто-то приехал, — догадалась, однако я еще не знала, что сейчас состоится знакомство с той самой красавицей Вильдией. Хотя нет, я нутром почувствовала, что это она.

Появление Вильдии было подобно вихрю — несдержанному, своевольному, капризному и чем-то очень сильно раздосадованному.

— Освальд, ты не рад моему приезду?! — хлопая ресницами, спросила нежданная гостья, взирая на герцога невинными глазами. Красивая, идеальная, даже румянец на ее щеках как натуральный. Однако иногда достаточно произнести несколько слов, чтобы мнение о человеке испортилось. Нарочитая изнеженность, томность в голосе… — не вязались с тем идеальным образом, что сложился у меня в голове о красотке. Я даже растерялась и совсем позабыла, что надо встать и поприветствовать старшую по рангу. А поскольку я нарушила этикет — удостоилась от нее злого, надменного взгляда. Хотя… подозреваю: я получила его из-за Вейре, державшего меня и герцога за руки. Причем Вейре так держал отца, что Веспверк смог едва привстать, чтобы поприветствовать даму сердца.

— Прости, Вильдия, — произнес герцог гостье без капли заискивания. — Не могу уделить тебе внимания. Ты появилась весьма неожиданно. — В его словах проскальзывал укор. Однако с нахалки, как с гуся вода. Она обольстительно улыбнулась и грациозно села в кресло.

Слуга поспешил укутать и ее в плед, но видимо, красотка желала, чтобы о ней позаботился лично хозяин дома, поэтому нервно ударила слугу по руке.

— Сама! — ее голос прозвучал неожиданно неприятно, совершенно не сочетаясь с изумительной внешностью. Такая редкая красавица должна обладать нежным, обворожительным голосом, однако он походил на скрип плохо смазанных колес. Только, кажется, природа обделила Вильдию не только голосом, тактом, но и умом.

Стоило Вейре увидеть невесту отца — улыбка сошла с его лица.

— Сделаем перерыв? — предложила я напряженному герцогу. Мне на него плевать, но его пассию сто раз плевать, только не на ребенка. Радостный день, которого он так долго ждал, померк из-за бесцеремонного вмешательства одной эгоистки, решившей, что мир вращается вокруг нее.

Веспверк старший замялся с появлением гостьи, однако же не спешил останавливать представление.

— Вейре, — обратился он к сыну мягко. — Продолжим?

— Нет! Не хочу! Больше не хочу! — отчаянно завертел головой ребенок, поджимая губы, и я увидела, как у него заблестели глаза.

— А я очень хочу! — прошептала ему на ушко. — А еще хочу обнимашек. И ты, наверно, тоже хочешь, — протянула руки, и Вейре, вряд ли знавший, что такое обнимашки, прильнул к моей груди. Он отчаянно уткнулся холодным носом мне в шею, однако руку отца не выпускал. Но по шумному дыханию малыша я чувствовала: еще немного, и он разрыдается.

Еще недавно ребенок смеялся от счастья, а теперь на моих глазах разворачивалась драма. Перехватила взгляд надменной Вильдии — и даже мне стало неприятно. Неужели герцог не замечает происходящего?

Тишина затягивалась. Я уже готова была подняться и унести Вейре, но Веспверк разрушил молчание:

— Вильдия, поговорим позже, — хмуро посмотрел на гостью, однако она не спешила уходить.

Внешне Веспверк сохранял невозмутимость, и я бы ни за что не догадалась, что хозяин поместья напряжен до передела, если бы он, аристократ, впитавший правила высшего света с молоком матери (или кормилицы), не позабыл об этикете. Но сейчас ему было явно не до представления нас с Вильдией друг другу.

Лишь когда Вейре все-таки всхлипнул, раздраженная гостья холодно бросила:

— Подожду в кабинете, — однако с кресла не вставала, надеялась, что герцог остановит ее. Но у того заходили желваки, и останавливать гостью он не спешил. Тогда высоко задрав голову, она поднялась и медленно зашагала к дому в сопровождении слуги.

Циркачи, опытные в общении люди, мигом сообразили: сейчас лучше притихнуть, чем попасть под горячую руку раздраженного хозяина поместья. Представление приостановили, и теперь только визги обезьян, выпрашивавших фрукты, разрывали давившую тишину, в которой беззвучно плакал Вейре.

Жалобно всхлипнув, малыш и вовсе выпустил руку отца, словно отпуская его к ненавистной гостье, а сам отчаянно вцепился в меня. И мне пришлось закусить губу, чтобы самой не всхлипнуть.

Я прижалась щекой к детской макушке, укутала Вейре своим пледом, чтобы не мерз, — и поймала затравленный взгляд Веспверка, которого наша с Вейре близость окончательно выбила из колеи. Столько отчаяния читалось в его зеленых, прежде таких самоуверенных глазах. Исчезла надменная, вежливая улыбка с породистого лица.