– Невеликая цена за право хотя бы у себя дома жить так, как нам нравится.

– Ты – моя жизнь, – прошептала Яна, чувствуя, как снова подступает безумие, с которым ни один из них ничего не мог поделать. – Но я знаю так мало слов, чтобы сказать об этом…

– Лучше покажи.

Он сказал это без малейшего намёка на скабрезность и без всякого юмора. И в его глазах отражалось то же безумие.

Огонь, зажжённый от одной искры, горел в их душах, то сжимаясь до размеров маленького тёплого камелька, то разгораясь до жара кузнечного горна. Для них обоих всё было кристально ясно.

Они – дети этого огня. Никуда им друг от друга уже не деться.

Он снова выпил и наслаждался покоем: жена не рисковала надоедать ему, находящемуся во власти вина, своими нотациями.

Разумеется, он уведомил её о жалобе. Разумеется, были гневные вопли и требование «поставить этих наглых простолюдинов на место». Разумеется, он выпил достаточно, чтобы как следует рявкнуть на супругу и посоветовать ей вести себя, как подобает знатной даме, а не торговке рыбой. На том семейная сцена себя исчерпала: оскорблённая в лучших чувствах жена, не желая нарываться на рукоприкладство, немедленно удалилась к себе в комнату. Страдать.

Ничего, ей полезно. Некоторое количество страдания в глуши должно пойти ей на пользу.

В конце концов, он терпел слишком долго. Не из любви – какая может быть любовь к злобной стерве? – но из уважения к её во всех отношениях достойной матушке.

Мелькнула мысль: а может, отправить старшую к бабушке? Через десять дней должен быть караван в Лоян, отправить девчонку с подобающим сопровождением, пока не заразилась неутолимой злобой. Малышка Юй – тихая книжная девочка, способная часами читать или упражняться в каллиграфии. Она почти не общается с матерью и сестрой, и за неё сотник Цзян был спокоен. А вот старшую нужно спасать, если ещё не поздно.

Крик и ругань вспороли тишину, словно разбойник, потрошащий тюк с товарами. Прислушавшись, сотник с крайним неудовольствием узнал, помимо голоса своей благоверной, писклявый голосок старшей дочери.

– Ведьма! – вопила девчонка. – Все говорят, что ты ворожишь, забирая себе удачу от других людей. Но чтобы у меня… Колдунья! Я отцу расскажу!..

– Как ты смеешь повышать на мать голос, мерзавка?!!

– Смею! Мне шестнадцать, а я не замужем, и всё из-за тебя!

Вместо ответа раздались звуки пощёчин и визг: мать принялась учить потерявшее берега детище дочерней почтительности.

Так. Это непотребство нужно пресечь, и немедля.

Он ворвался в комнату жены воистину вовремя: та вцепилась дочери в волосы и тыкала её носом в ковёр. Дочка уже не визжала, а тихо скулила, не смея утереться.

– Будешь знать, как тявкать на мать, негодяйка, будешь знать! – приговаривала жена, уже почти не скрывая злобного удовольствия от происходящего. Её улыбка и нездоровый блеск глаз очень не понравились сотнику: видимо, мастер Ли был прав – безнаказанность порождает в итоге преступление, и ждать этого уже недолго.

– А ну тихо! – рявкнул муж и отец. – Оставь её!

– Но она…

– Оставь, я приказываю!

– Слушаюсь, господин, – жена с явным неудовольствием отпустила воющую дочку и поклонилась.

– Простите, отец! – всхлипывала девчонка. Из её носа текла кровь. – Простите!

– Ты! – ощерился сотник. – Вели служанкам собрать твои вещи, с первым же караваном отправляешься к госпоже Фэй Ян! Нечего тебе тут делать!

– Отец! – дочь аж задохнулась от радости и, забыв обо всём, упала ему в ноги. – Спасибо, спасибо! Вы лучший отец на свете! Спасибо!

Вскочила, и, утираясь на ходу, вылетела из комнаты. Мгновение спустя донёсся её радостно-повелительный голос – отдавала распоряжения служанкам.

– А с тобой будет особый разговор, – прорычал сотник, не скрывая от разлюбезной жёнушки своей ярости. – Твои выходки стоили немало тех самых денег, которыми ты меня без конца попрекаешь. Твои заносчивость и глупость стоили мне пяти мест службы, и каждое было дальше от столиц, чем предыдущее. Но ты, курица безмозглая, винила в этом кого угодно, только не себя!

– Это были твои упущения! – взвилась жена. – Кто же виноват, что ни в одном из мест твоей службы не находилось нам ровни? Мог бы и похлопотать, а твой дядя мог бы и расстараться!

– Нужно уметь достойно жить в любом окружении! – окончательно разъярился сотник. – В любом! Да, твоя мать – очень знатного рода, но тебе никогда не давала покоя мысль, что твой отец – всего лишь купец, внезапно разбогатевший на поставках ко двору хуанди! Ты и ведёшь себя, как… как вздорная купчиха!

– Кто? Я?!! – жена задохнулась от ярости. – Да моя мать… она происходит по прямой линии от первого императора Суй! Да я знатнее самой императрицы – дочери купца и моей дальней родственницы из боковой ветви семьи Ян! Да ты… Как ты смеешь так оскорблять меня, младший сын обнищавшего гуна?!

В первый миг сотник Цзян собирался ответить жёнушке, что знатность, как выясняется – не залог достойного поведения. А во второй – осознал, что именно ляпнула эта дура.

«Да я знатнее самой императрицы!..»

Видимо, эта мысль не первый год прочно сидела в её красивой головке, но только сейчас, в пылу ссоры, была высказана вслух. Так вот почему… Но не это самое страшное. Жена могла сколько угодно интриговать против других женщин, оскорблять их своим недостойным поведением, теряя лицо и позоря семью, но это уже не просто выходка. Это – прямое оскорбление императрицы, носящей титул хуанди! Если идиотка хоть раз, хоть кому-нибудь, это сболтнёт, тут уже не ссылкой в пограничную крепостицу пахнет. За подобное преступление ответит вся семья! И дура, чей язык не отсох, выговаривая такие вещи. И муж дуры – за то, что не уследил за собственной женой. И даже её родители – за то, что дуру родили и не дали надлежащего воспитания. А дочерям этой дуры предстоит нищая беспросветная жизнь в какой-нибудь отдалённой дыре, без малейшей надежды выйти замуж. Если, конечно, их вообще пощадят.

– Замолчи! – он понизил голос, но ярость и страх, охватившие его, всё равно прорвались, заставив жену вздрогнуть. – Замолчи, дура! Ты хоть соображаешь, что несёшь? Хочешь беду на наш дом накликать?.. Если ты, тварь пустоголовая, ещё хоть раз кому-нибудь ляпнешь о своей знатности, я же тебя сам своей рукой удавлю! Себя не жалко, хоть бы детей пожалела!

– А что я такого сказала? Ведь это же правда!

Дело оказалось хуже, чем он думал…

– Правда? – взъярился он, ударив её наотмашь. – Единственная правда в этом доме – моя воля! Ясно тебе? Ясно?!!

За всю совместную жизнь он всего лишь дал жене пару пощёчин. Но сейчас, трясясь от злобы и страха, лупил её, как провинившуюся рабыню… Он-то всегда думал, что доставшаяся ему в жёны дамочка хотя бы отдаёт себе отчёт, что делает. Как выяснилось – нет. Она даже не понимает, что можно говорить, а чего нельзя. Так стоит ли ей дальше жить? Помнится, смутная мысль стравить её с женой мастера Ли, несмотря на всю фантастичность, всё-таки мелькала. Но и попросту забить жену насмерть, воспользовавшись своим правом, было нельзя. Несмываемое пятно на нём, на дочерях. Развестись с ней? Раньше это было невозможно из-за влияния её отца. Сейчас – только выгони её с разводным письмом, тут же начнёт трепать языком направо и налево… Нет. Действовать нужно тоньше. Намного тоньше, чем привыкла знать из числа тоба. По-ханьски.