– Завтра день будет непростой. Эх, если б ты только знал, почему ты жив остался. Не до тебя им теперь, вот что! Шереметева плод скинула, слыхал?!

– Какая Шереметева?

– Та самая! Старшего царевича жена! Иванова! На шестом месяце уже ходила. Мальчиком. И был бы у царя Ивана внук! А так что? Помирает царь. Царевич помирает. Царёва сноха плод скинула… А дурню Федьке хоть бы что! И Годунову так же!

Клим опять взялся за кувшин. Опять налил. Они молча выпили. Трофим с оглядкою сказал:

– Ты объясни толково.

– А что тут толковать! – сердито сказал Клим. – Жена царевича Ивана, Алёна, дочь Ивана Шереметева Меньшого, сегодня скинула младенца, вот что. Да это сразу было ясно, что добра не будет. Ей как только сказали, что царевич при смерти, так она и с ног долой. Чуть подхватили. Пролежала эти дни и скинула. А так был бы мальчик, царский внук. Вот что скотина эта сделала! Это её родня так подучила – скинь! И она скинула. Назло!

И Клим бухнул кулаком об стол. Кувшин закачался. Трофим поймал его, не дал упасть. Клим уже не так злобно продолжил:

– Одно к одному! Царевич опять помирает. А днём ведь начал было поправляться, уже румянец на щеках поигрывал, уже улыбался… И вдруг как почуял! Опять загорелся. Ох, говорят, он ждал, когда Алёна разродится. Она у него третья жена уже! А государю всё не так! И первую сноху грыз-грыз, а после в монастырь упёк, потом вторую. И когда царевич к Шереметевым стал свататься, перепугались те! А куда денешься? Царевич как сказал, так по его и было. Отдали. А теперь что? А теперь ничего! Ни сына у царя, ни внука, ни снохи, а один Федька!

– А как сам царь? – тихо спросил Трофим.

– А! – Клим махнул рукой. – Я больше пить не хочу. Свет гасить?

Трофим молча снял шапку, убрал под тюфяк, и так же молча начал разуваться. Клим задул огонь. Трофим, уже в темноте, лёг, накрылся и закрыл глаза. Но не спалось, конечно. Про царевичевых жён Трофим слыхал и раньше. И первая жена, как говорят, была порожняя, потом вторая, и царь их обеих в монастырь прогнал. А как иначе, говорили люди, царица для чего нужна? Чтобы рожать царевичей. А не умеешь рожать, уходи в монастырь. Так всегда было заведено! Вот даже отец царя Ивана, Василий, жил-поживал с царицей, ждал-пожидал наследника, двадцать пять лет ждал, не дождался, сослал царицу в монастырь, женился на второй – и сразу царевич родился, нынешний царь и государь великий князь Иван Васильевич. А кабы не было его, что у нас было бы? Смута. Да так, правда, и сейчас, если вдруг царь умрёт и царевич, останется Федька, а Федька бездетен, хоть сколько лет женат на Годуновихе. Род пресечётся, и что тогда будет? Опять смута! Но, правда, если б царёва сноха не скинула, а родила, и Годуновиха бы тоже родила, и царёва последняя жена Марья Нагая, говорят, уже непраздной ходит, и она тоже скоро родит, тогда что? Кто кому тогда из этих новых трёх царевичей посох и шапку другому уступит? Никто! И опять кровищи будет! Как и тогда, когда…

Трофим спохватился и осёкся. Больше ни о чём уже не думалось.

Но так он пролежал недолго – Клим вдруг заговорил:

– А говорят, что у царя был старший брат. Тайный, конечно. Но убили его злые люди. А так бы какая красота была сейчас: царь умер и царевич умер, а у нас есть ещё один царь в запасе! Как его звали, не помнишь?

Трофим, помолчав, ответил:

– Откуда мне такое помнить?

– Ну, мало ли, – сказал Клим. – Ты вон в каком месте служишь. Все злодеи через вас проходят.

– Так он что, был злодей? – спросил Трофим.

– Говорят, что был, – ответил Клим. – А как ему было иначе? Чем кормиться? Ему же ничего не дали из отцовского наследства – ни княжьего удела, ни города, ни деревеньки хоть какой бы завалящей, ни даже мошны с деньгами. Перебивайся, как хочешь! Вот он и пристал к ватаге. И так и ватажил, пока его злые люди не выследили и зарезали. Чего молчишь? Разве не так?

– Я про это ничего не знаю, – ответил Трофим. – Не знаю, где ты такого наслушался. Язык тебе за это надо было бы укоротить.

– Ой, не смеши! – сказал Клим. – А то ты в первый раз про это слышишь. Да про это только все кругом и говорят: был у царя Ивана старший брат Георгий, и не от этой литовской колдуньи рождённый, а от нашей благоверной государыни Соломонии, в иночестве Софии.

Ну вот, тоскливо подумал Трофим, опять Клим не даст покоя, что с ним делать? Но тут Клим вдруг сказал:

– Ладно, ладно, не робей, больше говорить не буду. После сам будешь просить, но я уже ни слова не прибавлю.

И он и в самом деле замолчал. Только было слышно, как он повернулся на бок. Потом ещё немного поворочался, и стало тихо. Трофим по-прежнему лежал на спине, смотрел вверх, в сплошную темноту, и пробовал закрыть глаза, а они каждый раз сами собой открывались. Думать про старшего царского брата Трофиму совсем не хотелось, лучше думать о другом – о том, что Зюзин дал ещё один день на розыск. И даже назвал, кого надо разыскивать – Марьяна. А что его разыскивать?! Иди в подклет и забирай. И что на него ни скажешь, он ни от чего не отречётся. А говорить надо одно – это он царевича убил той кочергой, Савва-истопник про это уже показал под крестом. И те на рундуке при той двери, Фрол Щербатый со своими, и Никифор, сторожничий Верхнего житья – тоже все покажут, что им будет велено. Вот только где кочерга? Вот завтра и Зюзин спросит: где? И велит: покажи! Что сказать? Скажешь одно, а войдёт Годунов и скажет – нет, не так! Или, может, Годунов ещё и сам не знает, что он завтра скажет. Потому что если царевич вдруг выживет, то Годунову надо будет говорить одно, а если помрёт, другое, потому что тогда царским наследником станет другой царевич, Фёдор, и Годунов, его шурин, войдёт в настоящую силу. А Зюзин своей силы лишится и, может, даже головы. Так что же завтра говорить? Вот она, подумал Трофим, служба чёртова, близко к дыбе – можешь сам на дыбу заскочить. И сколько уже заскочило! Ох, суета сует! Трофим мысленно перекрестился и начал читать Отче наш. Потом ещё раз прочитал. Потом ещё. И так читал и читал, покуда не заснул.

Спал Трофим крепко, но плохо – снилось, что его душили, а он не мог отбиться и проснуться. Дышать было совсем нечем, в груди он ощущал тяжесть, в ушах гудело, губы пересохли, в глазах плясали искры. Эх, думалось, сейчас помру…

Но всё же не помер, проснулся. Темнота в каморке была кромешная, воздух тяжёлый, спёртый. Вот от чего был такой сон – от духоты, подумал Трофим. Осторожно встал, на ощупь подошёл к окну и стал открывать его.

– Стой! Ты куда это?! – громко воскликнул сзади Клим. – Зарежу!

И было слышно, как он соскочил с лавки на пол. Трофим обернулся и сказал:

– Ты чего это?!

– А ты?! – злобно ответил Клим. – Чего затеял? Куда прёшь?!

– Да никуда. Хотел окно открыть. Дышать же нечем.

– Днём надышишься! А ночью спи!

Трофим скрипнул зубами, вернулся, сел на лавку. Ложиться уже не хотелось, сон напрочь вышибло. Клим чертыхнулся и открыл окно. Да какое там окно – оконце! Но всё равно сразу пахнуло морозцем. На дворе, на воле, было ещё совсем темно. Трофим тяжело вздохнул. Клим опять прикрыл окно, но небольшую щель всё же оставил, вернулся, засветил огонь и лёг на свою лавку. Помолчал, после спросил насмешливо: