А я буду лежать в телеге и смотреть в небо такими печальными-печальными глазами, потому что я не хочу хорониться с закрытыми глазами, я хочу хорониться с открытыми!

Я допила последний глоток чая и откинулась на подушку.

Лежу, и мне очень хорошо! Ни о чём больше не думаю, а просто лежу, и мне хорошо! И вдруг думаю: а почему мне так хорошо? Думаю-думаю и понимаю: у меня голова больше не болит. Совсем не болит! И мне очень хорошо! Я оглядываю комнату — она вся в солнце! Значит, если у меня не болит голова, я не умираю?! Конечно, я не умираю, если мне так хорошо! А если я не умираю, зачем я валяюсь в кровати? Я быстро вскакиваю, одеваться мне не надо, я вчера не раздевалась, хватаю Элкину старую кофточку — она валяется на её топчане, — открываю окно — Бабушка вчера утром его расклеила — и вылезаю на улицу. А на улице нет ничего кроме солнца, весь тротуар в солнце, поворачиваюсь к дому — он весь в солнце, такой яркий, что смотреть трудно. Поворачиваюсь обратно — весь сквер и «Мадрид» сияют под солнцем!

Из ворот Уралмаша выезжает паровоз, он тоже весь блестит под солнцем и гудит!

Я стою со скрипкой под мышкой около окна между этажами. До начала «концерта» осталось пятнадцать минут, я уже настроила скрипку, потом её ещё подстрою — начало концерта ровно в двенадцать часов, а я выступаю первая. Вообще-то это никакой не концерт, а просто годовой экзамен струнников. Но они пригласили на этот экзамен своего любимого Столярского и назвали это «концерт»! Пускай — мне всё равно!

Подходит Елена Григорьевна и спрашивает меня:

— Волнуешься?

— Нет, — говорю, а сама удивляюсь: почему я должна волноваться? Елена Григорьевна смеётся, а я спрашиваю: — Сколько сейчас времени?

— Без пяти двенадцать, — отвечает Елена Григорьевна.

— Столярский приехал? — спрашиваю я, потому что Мамочка говорит, что человек должен прийти, если назначено время, ну уж никак не позднее чем за пять минут. Лучше прийти чуть раньше, чем чуть позднее, — это нам с Элкой объясняла Мама, когда я пошла в музыкальную школу. Она сказала: «Если вам назначено время прихода, не важно где и с кем вы встречаетесь, «носом кровь», но вы должны прийти или абсолютно точно, или чуть раньше! Потому что опоздание — это очень большое неуважение к людям!» Она объяснила, что не нужно, чтобы носом шла кровь, потому что у Эллочки она иногда идёт, а это просто такое выражение, оно означает, что человек должен всё-всё-всё сделать из последних сил, но не опоздать. «И вообще, — сказала Мамочка, — это касается любых обещаний. Если ты что-то кому-то обещал, ты обязан это выполнить!»

— Нет, Столярский ещё не приехал, но скоро приедет! — говорит Елена Григорьевна и уходит в зал.

Я стою около окна, смотрю в окно и думаю: зачем они позвали Столярского, он такой пожилой, пьёт лекарства, и, по-моему, ему совсем неинтересно нас слушать. На улице солнце, хорошая погода, ведь сейчас конец мая! Я стою, и мне становится немножко скучно, но я не могу отсюда отойти, так сказала Елена Григорьевна, потому что я «открываю концерт»! Тогда я поднимаюсь в зал и смотрю на часы — двадцать минут первого. Елена Григорьевна машет мне рукой и улыбается. Я иду к своему окну и думаю: вот, значит, как ты нас уважаешь?! Опоздал уже на двадцать минут!

В голове у меня совсем пусто, мне очень скучно. Подходит Елена Григорьевна и спрашивает:

— Нинуша, ты не устала?

— Нет, — говорю, — а сколько сейчас времени?

— Сейчас без четверти час, но я уверена, что он вот-вот приедет и ты выйдешь на сцену, — говорит Елена Григорьевна и прибавляет: — А ты не стой на одном месте, это утомительно. Ты здесь походи!

Я киваю головой, она уходит в зал, а я остаюсь у окна. Со мной происходит что-то странное — я не сержусь, не прихожу в бешенство, а чувствую какое-то удивительное удивление. Я думаю: как может взрослый, пожилой человек не уважать целую музыкальную школу? Ведь его же кто-то воспитывал и, наверное, объяснял ему то, что нам объяснила Мама?

Начинается какой-то шум, слышны голоса, кто-то бегает по лестнице. Ко мне бежит Елена Григорьевна. Она улыбается, радуется и зовёт меня:

— Нинуша, Столярский приехал! Твой выход!

Я вхожу в зал и смотрю на часы — на часах ровно один час! Он опоздал на целый час! Я иду по проходу, в зале довольно много народа, в третьем ряду сидят те, кто принимает у нас экзамен, все довольные, весёлые. И тут я понимаю, что я не позволю так себя не уважать! Нет! Я сейчас выскажу свое отношение к Столярскому, ещё не знаю как, но я накажу его за это опоздание и за его неуважение ко мне!

Я поднимаюсь на сцену, я ещё не знаю, что сделаю, но точно знаю, что что-то сделаю. У меня начинает сильно стучать сердце, наверное, оттого, что я очень сильно думаю. Меня объявили, я подхожу к роялю и вдруг понимаю и знаю, что я сделаю! Я смотрю на женщину, которая сидит за роялем, она улыбается и начинает играть вступление. Я стою боком к залу, скрипку не поднимаю, вступление кончается, но я не поднимаю скрипку. У женщины за роялем испуганное лицо, она перестаёт играть. Тогда я поворачиваюсь лицом к залу, ищу в третьем ряду Столярского, но, наверное, оттого что у меня так сильно стучит сердце, я не могу его найти. И тут я понимаю: это не важно — посмотреть ему в глаза, а важно то, что я сейчас сделаю! Я медленно поворачиваюсь и ухожу со сцены с опущенной скрипкой. В зале так тихо, что слышно, как тихонько стучат мои туфли. Я становлюсь на прежнее место у окна, потому что знаю: сейчас прибежит Елена Григорьевна. И она быстро прибегает, у неё расстроенное и удивленное лицо.

— Нинушенька! — Кажется, что она даже испугалась. — Почему ты не стала играть?! Почему ты ушла?

— Потому что он опоздал на целый час — он нас не уважает, — говорю я спокойно. — И я не буду ему играть!

У Елены Григорьевны огорченное лицо, но она говорит мне ласково:

— Ты, наверное, очень устала! Иди домой, детка! — Я улыбаюсь ей и иду вниз. — Но тебе теперь четвёрку поставят, — говорит она мне вслед.

Я киваю головой — мол, пусть ставят!

Дома Бабушка одна. Мама на работе, у Элки в общеобразовательной кончились занятия, экзамен по роялю у них отдельно, и они с Анкой гуляют. Я всё рассказываю Бабушке. Она прижимает руки к щекам, долго качается и качает головой, потом говорит:

— Деточка! Деточка, ну разве можно так?! Ведь ты даже не знаешь причины его опоздания!

Тут у меня от удивления даже рот раскрылся.

— А какая может быть причина у опоздания? — Я так возмущаюсь, что начинаю говорить очень громко: — Бабушка, если человек что-то обещал, то он, носом кровь, должен это выполнить! Столярский опоздал на час — значит, он нас совершенно не уважает!

— Ну, деточка, ведь он старый, больной человек, мало ли что могло произойти?

— Да при чём тут «старый и больной»? — возмущаюсь я. — Раз ты обещал — не важно, старый ты или больной, — ты должен это выполнить!