Разумеется, заклинание у них вышло умопомрачительно неоптимизированным: сейчас его можно было бы провести с бюджетом в миллион фунтов на оборудование и буквально парой жертвоприношений при наличии правильного понимания теории. Они попытались решить проблему грубой силой и не преуспели – особенно когда Союзники пронюхали об этом и разбомбили к чертовой матери большие накопители душ в Пенемюнде. Но не в этом суть. Они не преуспели, и всех этих смертей, десяти миллионов людей, которых они замучили в лагерях смерти ради своего некромантического заклятья, не хватило, чтобы вытащить их из петли.

– Это ужасно, – Мо ежится и встает, чтобы проверить чай. – Хм-м, нужно добавить молока. – Она опирается на кухонную стойку рядом со мной. – Не могу поверить, чтобы Гильберт добровольно сотрудничал с нацистами в таком проекте.

– Он и не сотрудничал. А когда Союзники все узнали, они чрезвычайно тщательно, хм, демилитаризовали Германию. По крайней мере, в оккультном поле. В живых не осталось никого из работников отдела численного анализа Аненербе СС: если их не прикончили отряды смерти УСО, это сделали УСС или НКВД. В этом суть Хельсинкского протокола: никто не был готов принимать систематическое истребление мирного населения как основу новой военной стратегии, особенно учитывая крайне неприятные и опасные эффекты оружия, над которым работали в Аненербе. Например, схлопывание ложного вакуума или приглашение в нашу вселенную значительно превосходящих человечество разумных созданий. Атомные бомбы и баллистические ракеты на этом фоне выглядели безобидно.

– Ох, – вздыхает Мо и некоторое время молчит. – Поэтому со мной произошло невозможное, так? Кажется, я начинаю понимать. Все чудесатее и чудесатее…

– Я лечу в Амстердам в следующий понедельник, раньше не было билетов, – медленно говорю я. – Не хочешь присоединиться?

Я чувствую себя полным дерьмом. Энди меня предупреждал, что так будет, а Энглтон разжевал для ясности, но это вообще не утешает, поскольку я рассказываю ей только половину причин, по которым еду в Амстердам, – ту половину, для которой у нее есть допуск.

– Под Рейксмюсеумом есть очень интересный подвал, – легко говорю я. – Он закрыт для просты… для граждан, которым не положено знать о Хельсинкском протоколе. Но фокус в том, что Голландия входит в ДВРС ЕС, договор по совместному проведению операций против паранормальных угроз. В США мне нельзя ехать по работе без специального приглашения, а вот Амстердам – наша вотчина. Пока все официально, и я поддерживаю контакт с местными спецслужбами, можно запрашивать поддержку и получать ее. И если я захочу поработать в подвальной библиотеке, что ж, это лучшее собрание памятных вещей и записей Аненербе отсюда и до самого Яд-Вашема.

– То есть, если тебя одолеет страстное желание полюбоваться работами старых мастеров, а потом ты на несколько часов исчезнешь за боковой дверью…

– Именно.

– Чушь собачья, Боб, – Мо хмурится. – Ты мне только что рассказывал про историю нацистских некромантов. Ты явно считаешь, что они как-то связаны с ближневосточными ребятами из Санта-Круза, как минимум тот, со странными глазами и немецким акцентом. Твои соседи мне только что рассказывали наперебой, насколько хорошо защищен этот дом и как только что обновили все поля. Если ты чего-то боишься, почему бы просто не посидеть здесь, не высовываясь?

– Ну, если не считать, что эти уроды зачем-то хотят тебя похитить, – пожимаю плечами я, – в их связи с нацистскими некромантами я не уверен. Слушай, есть и другие причины, о которых мне нельзя говорить, но сейчас Амстердам подходит больше – если мы хотим найти этих идиотов, прежде чем они опять попытаются тебя выкрасть.

Я выдвигаю поддон гриля и выкладываю свою недопиццу на тарелку.

– Хочешь кусочек?

– Да, спасибо.

Я разрезаю пиццу на две части, перекладываю кусок на другую тарелку и передаю ей.

– Зато есть связь между громилами, которые выкрали тебя в Санта-Крузе, и одним делом, за которым мой шеф следит уже несколько лет. Оказалось, что они связаны с Мухабаратом – иракской тайной полицией; тут уже вопрос о нераспространении оккультных вооружений: страна-изгой пытается наложить лапу на оружие, запрещенное по договору. Понимаешь? – Она кивает с набитым ртом. – И с этой точки зрения похищать тебя вполне осмысленно. Но я не понимаю, зачем жертвоприношение. Или покушение на убийство. В этом нет смысла, если речь только о краже технологий агентами Мухабарата. Они ребята жестокие, но не идиоты. – Я набираю полную грудь воздуха. – Нет, твоя беда как-то связана с наследием Аненербе СС. А это дерьмо глубокое и мутное. Не могу исключать, что Саддам Хусейн мог за такое взяться – иракская партия Баас откровенно выстроила свои спецслужбы по лекалам Третьего Рейха и к евреям относится соответственно, – но все равно это странно. Вот тот, одержимый, которого не оказалось в доме, когда его штурмовали спецназовцы Черной комнаты, он был связан с Мухабаратом, или кто-то из их подручных взялся за какую-то нацистскую магию смерти? Если так, то важно узнать, кто это, и ответ может найтись в подвалах Рейксмюсеума. И еще кое-что.

– Да? И что же?

Не могу посмотреть ей в глаза. Просто не могу.

– Шеф сказал, что ему интересно твое мнение. В неофициальном смысле.

Это полуправда. На самом деле я ей хочу сказать: «Они ищут тебя. Пока ты здесь, в убежище Прачечной, они до тебя не доберутся. Но если мы тебя проведем у них прямо под носом, посреди города, в котором, видимо, находится западноевропейская штаб-квартира Мухабарата, мы можем выманить их на свет. Заставить рискнуть и попробовать еще раз, но уже под прицелом пушек наших союзников. Будешь нашей приманкой, Мо?» Но я трус. Мне не хватает духу попросить ее стать наживкой. Так что я прикусываю язык и, чувствуя себя шестидюймовым карликом, воображаю, как одобрительно кивают Энди и Дерек, но от этого не легче.

– Если хватает внимательных глаз, любая проблема проясняется, – говорю я, возвращаясь к банальностям. – К тому же, город красивый. Можем вместе пойти и посмотреть на гравюры, например.

– Так ты девушку на свидание не зазовешь, – сообщает Мо, отрывая кусок недопиццы. – Но предположим, что гипотетически я очарована. Во сколько обойдется такая поездка?

– А это приятный сюрприз, – говорю я, допивая и отставляя чашку. – У нашей работы не много преимуществ, но одно из них заключается в том, что билеты очень дешевые. Судя по всему, у Прачечной какие-то договоренности с «Британскими авиалиниями». Нам нужно оплатить только аэропортовый сбор и счет в отеле. Знаешь в Амстердаме приличные гостиницы?

Три дня проскальзывают, как слайды в приемник «Мемекса». Мо поселилась в свободной комнате на втором этаже нашего дома как давнишний обитатель; она ведь защитилась всего несколько лет назад, так что, наверное, годы провела на таких общих квартирах. Я занимаюсь рутинной работой: чиню сломанные сервера, проверяю безопасность ПО отдела техобслуживания (две нелегальные установки «Сапера» и один MP3-плеер нужно удалить), а после обеда торчу в экранированном кабинете и зазубриваю библию оперативно-полевой работы. И стараюсь не думать, во что я втравил Мо. Я даже стараюсь вовсе с ней не видеться, тратя долгие вечерние часы на изучение эзотерических ограничений и мелких заклятий для координации совместных действий с местными спецслужбами. Я чувствую себя ужасно виноватым, хотя только исполняю приказы, а в итоге мне очень паршиво.