Нам ничего не грозило, потому что два африканских слона находились в сарае, им осматривали ноги. Я знала, что в этой игре «дом» — это широкая стена сарая. И еще я знала, что папа всегда выигрывает, потому что бегает быстрее меня. Но на этот раз я ему спуску не дам.

«Фасолька, — так он меня называл, — я тебя вижу».

Я знала, что он обманывает, потому что начал удаляться от того места, где я пряталась.

Я зарылась на берегу пруда, как это делают слоны, — мы с мамой видели, как они так играют, поливают друг друга из хобота, валяются в грязи, как борцы, чтобы охладиться.

Я дождалась, когда отец минует высокое дерево, под которым Невви и Гидеон готовили ужин для животных — кубы душистого сена, тыкву и целые арбузы. Одного арбуза хватит, чтобы накормить небольшую семью или одного слона. Когда папа оказывается в тени дерева, я выбираюсь из укрытия, где пряталась, и даю стрекача.

Бежать непросто. Моя одежда в грязи, волосы слиплись сзади в жгут. На мои розовые кроссовки налипла грязь из пруда, они промокли, но я знаю, что выиграю. С губ срывается смех, похожий на писк гелия из воздушного шарика.

А папа только этого и ждал. Услышав мой смех, он резко развернулся и помчался ко мне, надеясь перехватить меня до того, как я коснусь грязной ладошкой рифленой железной стены сарая.

Возможно, ему бы и удалось меня догнать, если бы из тени дерева не затрубила Мора. Звук был настолько громким, что я застыла. Слониха размахнулась и ударила моего отца хоботом по лицу. Он упал наземь, прижал руку к правому глазу, который распухал на глазах. Слониха нервно топталась между нами. Отцу пришлось откатиться в сторону, чтобы она его не раздавила.

— Мора, — тяжело дышал он, — все в порядке. Успокойся, девочка…

Слониха опять затрубила, и у меня зазвенело в ушах.

— Дженна, — негромко попросил отец, — не двигайся. — И добавил себе под нос: — Кто, черт побери, выпустил слониху из сарая?

Я расплакалась. То ли из-за страха за себя, то ли за папу. Но за все то время, что мы с мамой наблюдали за Морой, слониха никогда не проявляла агрессии.

Дверь сарая на толстом несущем канате резко отъехала, в массивном проеме стояла мама. Она взглянула на отца, на Мору, на меня.

— Что ты ей сделал? — спросила она папу.

— Ты шутишь? Мы играли в прятки.

— Со слоном?

Продолжая говорить, мама медленно двигалась, чтобы встать между Морой и отцом. Чтобы он мог подняться.

— Нет, конечно! Мы с Дженной. Но неизвестно откуда выбежала Мора и ударила меня. — Он потер лицо.

— Должно быть, она подумала, что ты хочешь обидеть Дженну. — Мама нахмурилась. — Зачем, черт побери, играть в прятки в вольере у Моры?

— Потому что слониха должна была быть в сарае, ей должны были обрабатывать ноги.

— Нет, помощь нужна одной Гестер.

— А согласно информации, которую Гидеон разместил на доске объявлений…

— Мора не захотела идти.

— А я откуда должен был это знать?

Мама ворковала с Морой, пока слониха тяжело не отступила в сторону, продолжая настороженно следить за моим отцом.

— Эта слониха ненавидит всех, кроме тебя, — пробормотал он.

— Неправда. По всей видимости, она любит Дженну.

Мора в ответ затрубила и отправилась к деревьям, чтобы почесаться, а мама подхватила меня на руки. От нее пахло мускусной дыней — наверное, она угощала ею Гестер в сарае, пока ступни слонихи промывали, скоблили, залечивали на них трещины.

— Для человека, который постоянно кричит на меня за то, что я беру Дженну в заповедник, ты выбрал интересное место для игры в прятки.

— Здесь слонов не должно было быть… Ради бога! Неважно, я все равно проиграю.

Отец коснулся головы и поморщился.

— Дай посмотрю, — сказала мама.

— Через полчаса у меня встреча с инвестором. Я должен был объяснить ему, насколько безопасно в населенной местности иметь заповедник. А теперь придется увещевать его с синяком под глазом, который мне поставил слон.

Мама взяла меня на руки и нежно коснулась папиного лица. Такие моменты, когда мы были одним пирогом, от которого никто не отрезал ни кусочка, были для меня самыми счастливыми. Они почти стирали все остальные воспоминания.

— Могло быть и хуже, — сказала мама, прижимаясь к отцу.

Я видела, чувствовала, как он смягчается. На это мама всегда обращала мое внимание на природе: всего лишь поворот тела, касание плеча, и становится понятно, что больше уже нет невидимой стены страха.

— Серьезно? — пробормотал отец. — Как это?

Мама улыбнулась в ответ.

— Я сама могла бы тебе наподдать, — сказала она.

Последние десять минут я сижу на смотровом столе и наблюдаю за поведением Приведенного-в-божеский-вид-насквозь-пропитого Самца и Гиперсексуальной-в-самом-соку Пумы в период спаривания.

Вот выводы из моих научных наблюдений.

Самец чувствует себя неловко, как в клетке. Он сидит и беспрестанно притопывает, потом вскакивает и начинает мерить шагами помещение. Он даже постарался привести себя в надлежащий вид перед встречей с Пумой, которая как раз входит в кабинет.

На ней белый халат и слишком много косметики. От нее пахнет, как от ароматических страничек в журналах с рекламой косметики. Запах настолько сильный, что так и хочется зашвырнуть это «издание» в самый дальний угол, даже если в результате никогда не узнаешь «Десять способов удовлетворить мужчину в постели» и «Что сводит с ума Дженнифер Лоуренс». Сама Пума блондинка с отросшими корнями, и кто-то обязательно должен ей сказать, что юбка-карандаш невыгодно подчеркивает ее зад.

Самец делает первый шаг. В качестве оружия он использует ямочки на щеках. Он восклицает: «Ух ты, Лулу, сколько лет, сколько зим!»

Пума осаживает его ухаживания:

— А кто в этом виноват, Виктор?

— Знаю, знаю. Если хочешь, можешь мне наподдать.

Едва различимая, но все-таки заметная разрядка возникшего напряжения.

— Это приглашение?

Вы только посмотрите на этот оскал! Все тридцать два зуба.

— Осторожнее. Не начинай того, чего не сможешь закончить, — дразнит Самец.

— Что-то не припомню, чтобы когда-то нас это останавливало. А ты?

Я, продолжая сидеть на столе, закатываю глаза. Либо это самый лучший довод в пользу контрацепции после октомамы, либо между мужчиной и женщиной на самом деле происходит вся эта чепуха, и, скорее всего, я не буду ни с кем встречаться, пока у меня не наступит менопауза.

У Пумы чувства более обострены, чем у Самца, потому что она улавливает мое настроение даже из противоположного угла кабинета. Она трогает Самца за плечо и стреляет глазами в мою сторону.