Меня удручают в этом случае два обстоятельства. Первое – я ел как свинья. Второе – хотя я и раньше ел как свинья и поэтому должен был знать, что свиньи всегда возвращаются к своей кормушке, я действительно думал, что на этот раз не смогу есть несколько дней или недель, а то и вовсе никогда. И слегка утешает меня лишь то, что и другие свиньи тоже вроде бы подвержены подобному заблуждению. Исследования, проводимые в лабораториях и супермаркетах, показывают: недавно пообедавшие люди недооценивают силу своего будущего аппетита, когда пытаются решить, что они будут есть на следующей неделе{143}. Недавно выпитые двойные молочные коктейли, съеденные сосиски и сэндвичи с куриным салатом вовсе не помрачают их рассудок на какое-то время. Просто сытым людям трудно вообразить будущий голод, и поэтому они не в состоянии надлежащим образом обеспечить себя припасами в преддверии его неизбежного возвращения. Позавтракав яйцами, вафлями и беконом, мы отправляемся за покупками и возвращаемся с пачкой крупы и молока, а потом, когда на сон грядущий нам хочется мороженого, клянем себя за то, что не подумали об этом вовремя.

Что верно для сытого желудка, верно и для сытого ума. Во время одного исследования добровольцам предложили ответить на пять вопросов по географии. Им сказали, что после они получат на выбор одно из двух вознаграждений: либо правильные ответы (и, соответственно, поймут, верно ли ответили сами), либо конфету (но правильных ответов при этом не узнают никогда){144}. Часть добровольцев выбрала вознаграждение до того, как был проведен опрос, а другая часть – после. Как вы, наверное, уже догадались, до опроса люди выбирали конфету, но после него предпочитали ответы. Другими словами, опрос разжег в них такое любопытство, что ответы они оценили выше, чем вкусную конфету. Но понимали ли они, что так и должно было произойти? Когда следующую группу добровольцев попросили предсказать, какую награду они выбрали бы до и после проведения опроса, все решили, что выбрали бы конфету в обоих случаях. Эти добровольцы – которые не пережили на самом деле острого любопытства, вызванного опросом, – просто не могли себе представить, что когда-нибудь променяют «Сникерс» на несколько скучных сведений о городах и реках. Это открытие заставляет вспомнить великолепную сцену из фильма 1967 г. «Ослепленный блеском», в которой дьявол то в одном, то в другом книжном магазине вырывает последние страницы из детективных романов. Может, подобное занятие и не кажется вам таким уж злодеянием, чтобы до совершения его снисходил сам Люцифер, но если вы, добравшись до конца увлекательного детектива, обнаружите, что финал отсутствует, то поймете, почему люди охотно готовы променять свою бессмертную душу на развязку. Любопытство – могущественная сила, но в тот момент, когда вы им не охвачены, трудно представить, как далеко и скоро оно вас заведет.

Подобные проблемы с предсказанием голода (в том числе сексуального, эмоционального, социального и интеллектуального) знакомы всем и каждому. Но откуда они берутся? Почему человеческое воображение сдается так легко? Ведь это же, в конце концов, то самое воображение, которое породило космические путешествия, генную терапию, теорию относительности и уморительные скетчи «Монти Пайтон». Даже те из нас, кто наделен самым скудным воображением, способны представлять столь безумные и причудливые вещи, что наши матери, знай они об этом, промыли бы нам головы с мылом. Мы способны вообразить, что нас выбрали в конгресс, сбросили с вертолета, выкрасили в пурпурный цвет и изваляли в миндале. Мы способны представить себе жизнь на банановой плантации и в подводной лодке. Мы способны вообразить себя рабами, воинами, шерифами, каннибалами, куртизанками, аквалангистами и сборщиками налогов. И тем не менее по какой-то причине, когда желудок полон картофельного пюре и клюквенного соуса, мы не можем вообразить себя голодными. Что же это за причина?

Ответ на этот вопрос отсылает нас к природе самого воображения. Воображая объект (пингвина, колесный пароход или скотч), большинство из нас на самом деле переживает видение у себя в голове примерного наброска этого объекта. Если бы я спросил вас, что длиннее – крылья пингвина или его ноги, то у вас, вероятно, возникло бы ощущение сотворения мысленного образа из воздушного «ничто» и последующего «рассматривания» его для того, чтобы определиться с ответом. Вы ощутили бы, что образ пингвина как будто просто появился у вас в голове, потому что вы этого захотели, а потом у вас возникло бы ощущение, что вы смотрите на его крылья, затем вниз, на ноги, и снова на крылья, сравнивая их. Все это выглядело бы весьма похожим на видение, поскольку, в сущности, это оно и есть. Та часть вашего мозга, которая обычно активируется, когда вы смотрите на объекты глазами, – сенсорная зона коры головного мозга, именуемая зрительной, – активируется и тогда, когда вы смотрите на мысленный образ мысленным взором{145}. То же верно и в отношении других чувств. Например, если бы я спросил, на какой слог приходится самая высокая нота в песенке Happy Birthday, то вы, вероятно, вызвали бы эту мелодию в своем воображении и затем «прослушали» ее, чтобы определить, где высота звука понижается, а где повышается. Как и мысленное видение, это ощущение «мысленного слышания» – не просто фигура речи (тем более что такой фигуры никто и не употребляет). Когда люди воображают звуки, у них активируется сенсорная зона коры головного мозга, именуемая слуховой, что обычно происходит, когда мы слышим реальные звуки{146}.

Эти примеры рассказывают нам нечто важное о том, каким образом мозг воображает. А именно: в тех случаях, когда мозг хочет вообразить некие характерные признаки объекта, существующего в мире, он привлекает на помощь сенсорные зоны. Если нам нужно знать, как выглядит некий объект, которого нет у нас перед глазами в данную секунду, мы посылаем информацию о нем из памяти в зрительную зону и переживаем его мысленный образ. Сходным образом, если нам нужно знать, как звучит мелодия, которую в данный момент не передают по радио, мы посылаем информацию о ней из памяти в слуховую зону и переживаем ее мысленное звучание. Поскольку пингвины живут в Антарктике, а песня Happy Birthday звучит только на днях рождения, ни первых, ни второй обычно нет в пределах видимости и слышимости, когда мы хотим их изучить. И если наши глаза и уши не передают в соответствующие зоны информацию, которой те требуют, чтобы ответить на заданный вопрос, мы запрашиваем данные из памяти. И память якобы позволяет нам увидеть образ и услышать звук. Благодаря тому, что наш мозг умеет проделывать этот фокус, мы способны открывать для себя что-то новое в песнях (самая высокая нота приходится на слог birth-) и птицах (крылья длиннее, чем ноги), даже когда сидим в полном одиночестве в туалете.