– Хочу совратить его всякими городскими штучками, – улыбаюсь я во все тридцать два зуба.

Мистер Брин кивает в сторону одного из бесчисленных коридоров, ведущих в глубь здания, похожего на лабиринт.

– Архив, – бросает он и возвращается к книге.

Я вхожу в тот же коридор, который в прошлый раз привел меня в комнату с Корой и куклой Мистера Джиттерса.

– Эй! – зову я, но звук заглушается пыльными книгами, окружающими меня со всех сторон.

Я осторожно крадусь между стеллажами, как будто боюсь разбудить спящие тома. Тут из-за книжного шкафа возникает голова Картера, и от неожиданности у меня вырывается нервный смешок.

– Лола? Что ты здесь делаешь?

Он отходит в сторону, пропуская меня в небольшую комнату без окон. Над нами неровно мигает лампочка.

– Я решила принять твое предложение, если оно еще в силе, – объясняю я. – По поводу Лорелеи.

Сейчас я Легкая Лола. Легкая Лола делает все, что захочет, даже если Нолан бы это не одобрил. Ведь, как выясняется, ему все равно.

– А, да! – Картер улыбается, и на душе сразу становится легче.

– На самом деле я уже начал поиски. Так, на всякий случай… Здесь пока совсем немного, но я просто не в курсе, что именно ты хочешь о ней узнать, – говорит он.

Я сохраняю невозмутимый вид, хотя сердце начинает биться быстрее.

– Всё. Я хочу понять, какая она – настоящая Лорелея.

И почему она бросила меня.

Я моргаю, и перед глазами снова появляется бледное лицо под водой. Зуб, торчащий из раны на моей руке.

Она приглянулась чудовищу…

– Ты начинай с того конца, а я с этого, – говорит Картер, сразу же приступая к работе.

Одну из стен полностью занимает алфавитная картотека. Я начинаю с нее. Интересно, есть ли тут данные о Мистере Джиттерсе? Вроде ничего. Зато есть несколько записей о семье Маккейб. Я достаю тонкую папку с именем Лорелеи. В ней лишь несколько вырезок из газет, в которых говорится об утверждении на роль в «Ночной птице».

Я перемещаюсь к коробкам, сложенным в углу, и обнаруживаю спрятанную за ними пробковую доску с эскизами. Я сразу же узнаю этот стиль: такие рисунки были в комнате Картера, только с колесом обозрения. Здесь же изображены пейзажи с мутными реками, в которых плавают тела, и склоны с глубокими черными дырами, похожими на ту, в которую я провалилась. Наверное, эти рисунки посвящены оползню и погибшим жителям города. На одном из эскизов я сразу узнаю церковь из «Ночной птицы», где Пташку принесли в жертву. Обломки стен и надгробий разбросаны вокруг, словно вырванные ногти. А еще здесь есть другие наброски: белое лицо с неестественно широкой ухмылкой.

Мистер Джиттерс.

Рядом появляется Картер с кипой бумаг:

– Только сейчас осознал, что эта комната выглядит как логово серийного убийцы.

Я указываю на стену дрожащей рукой:

– Это все ты нарисовал?

– Ага. Я. – Картер непринужденно кивает в сторону эскизов, на которых изображены всплывшие трупы. – Просто Мистер Брин подумал, что было бы неплохо организовать экспозицию, посвященную оползню. Поскольку я не смог найти фотографий, пришлось…

– А это? – Я по-прежнему не могу оторвать глаз от портретов Мистера Джиттерса.

Он так же пристально смотрит на меня:

– А, да.

Я бросаю на Картера быстрый взгляд, и он смущенно пожимает плечами:

– Я использовал музейную куклу в качестве натуры. Просто для практики.

Звучит неубедительно, но я не переспрашиваю.

– А это что за лицо под водой?

Рисунок, который я видела при первом посещении музея, лежит на стопке старых газет. Взглянув на него, я снова возвращаюсь мыслями к подземному озеру и вспоминаю это жуткое ощущение, когда не понимаешь, идешь ли ты ко дну или выбираешься наверх. В памяти всплывает белое пятно, приближающееся ко мне в темноте, я снова чувствую зубы на своей коже… и под кожей.

– Это не я рисовал, – отвечает Картер.

Он вглядывается в рисунок, потом поднимает его ближе к лампе и указывает на подпись в нижнем углу листа. Я вижу дату и инициалы – «ТЛ». Мозг автоматически начинает расшифровывать эти буквы.

Темный Лес.

Трепещи, Лола.

Только Лорелея.

– Это инициалы моего отца, – говорит Картер. – Тео Лэй. Папа в основном фотографировал, но иногда и рисовал. Этот набросок он сделал за несколько недель до смерти, – рассказывает он, прикалывая рисунок к пробковой доске. – Подожди здесь, я принесу еще одну коробку: думаю, я оставил ее в мезонине.

Шаги Картера эхом разносятся по коридорам. В этой комнате так душно и тесно. Не представляю, как Картер может работать здесь. Несмотря на навязчивое желание убежать, я возвращаюсь к его рисункам. Мистер Джиттерс смотрит на меня, обнажив зубы в зловещей ухмылке. Кажется, он недоволен тем, что его заточили в бумажную тюрьму. Интересно, оживут ли рисунки, если я выключу свет? Я представляю, как десятки маленьких копий Мистера Джиттерса наполняют комнату, расползаясь, как насекомые.

Тревожно сглотнув, я беру в руки набросок, сделанный отцом Картера. Лицо под водой непохоже на Мистера Джиттерса – по крайней мере, ни на одну из версий, которые мне довелось увидеть. Кажется, это женщина. Волосы раскинулись по водной глади вокруг нее, но сама она неподвижна. Ее лицо выражает умиротворенность. Я складываю рисунок и прячу в карман. Думая о том, что Картер может заметить пропажу, я ощущаю давно забытое приятное волнение. Он может увидеть меня такой, какая я есть, без привязки к Нолану, Лорелее, Голливуду, деньгам и славе. Потому что все это на самом деле не про меня. И думаю, мне хотелось бы, чтобы Картер меня разглядел.

Я поднимаю взгляд, услышав приближающиеся шаги:

– Ну что, нашел?

Никого нет.

– Картер?

Тишина. Но я точно слышала кого-то за дверью. Я медленно подхожу и выглядываю в темный коридор. Пусто. Но, посмотрев в другую сторону, я улавливаю какое-то движение, как будто кто-то только что свернул за угол.

– Эй!

Я выбегаю в коридор, не сомневаясь, что сейчас наконец поймаю девчонку, которая преследует меня с самого первого дня в Харроу-Лейке. Но за углом никого нет. Просто еще один узкий коридор. Наконец я замечаю дверь, встроенную прямо в очередной книжный шкаф. Мерцающий холодный свет сочится из дверного проема. Изнутри раздается чуть слышное жужжание, похожее на отдаленный звук старого самолетного пропеллера. Я вхожу в крошечный кинозал. В рассеянном свете проектора я вижу четыре ряда тесных кресел, повернутых к экрану. Они пусты.

– Картер!

Тишина. Я уже собираюсь выйти из кинозала, но тут узнаю фильм на экране. Это «Ночная птица», правда с эффектом зернистости, как будто снимали на старую кинопленку. Фильм порезан на короткие фрагменты и смонтирован заново. Нолан был бы в ярости. Кадры беззвучно прокручиваются задом наперед под треск проектора. Кто это сделал? И зачем?