Появляется Пташка с застывшим расфокусированным взглядом, и когда кадр расширяется, я вижу городских жителей, пожирающих ее тело. Только теперь их движения оживляют ее: они вставляют на место оторванные куски плоти, и она проглатывает свой предсмертный вопль. Потом сцена обрывается и сменяется той, где Пташка должна выбираться из пещеры, в которой пряталась. Но все наоборот: она пятится к темному входу, движения кажутся обрывистыми и неестественными. Ее воспаленный взгляд в последний раз появляется на затухающем экране, и затем она исчезает.

Зачем кому-то понадобилось монтировать «Ночную птицу» таким образом? Фильм и без того достаточно страшный, а сейчас он превратился просто в бессвязный кошмар. Городские жители с высоко поднятыми фонарями должны гнаться за Лорелеей через пещеры, но они двигаются в обратном направлении. Они одеты точно так же, как люди, которых я видела на Мейн-стрит.

Сцена снова сменяется, и в кадре появляется священник. Он шагает по руинам церкви задом наперед, а затем на несколько секунд экран полностью гаснет: видимо, здесь не удалось чисто смонтировать два отрезка. Затем экран вспыхивает снова, только на этот раз кадр построен таким образом, словно зритель видит происходящее чужими глазами. Взгляд смотрящего устремлен вниз, на покрытую листьями землю и узкие маленькие туфельки с закругленными носами. На экране появляется девочка с длинными черными волосами, снятая со спины. Среди деревьев виднеется ее тоненькая тень. Девочка берет кого-то за руку – кого-то с длинными, похожими на иглы пальцами. Теперь, когда я вижу ее кисть крупным планом, я замечаю, что бледная кожа покрыта трещинами, как разбитый фарфор. Экран снова гаснет. И опять какие-то хаотичные кадры.

Мистера Джиттерса не было в «Ночной птице». Не было. И девочки с длинными черными волосами тоже… По спине пробегают мурашки, и я пытаюсь убедить себя, что это от холода, а вовсе не оттого, что девочка кажется мне такой знакомой, хотя я даже не вижу ее лица…

На экране снова появляетс я видео. Теперь Пташка бежит сквозь пещеры вдоль подземного лодочного маршрута, испуганно озираясь, как будто слышит в темноте чьи-то шаги. Мистера Джиттерса и странной девочки больше нет. Сцена зацикливается, проигрывается то в нормальном, то в обратном порядке, ускоряется, замедляется. Наконец изображение начинает расплываться, и я закрываю глаза буквально на секунду. В голове по-прежнему навязчиво жужжит проектор. И тут все прекращается. Я моргаю, но вокруг лишь густая темнота. Единственный источник света – тонкая полоска под дверью. Я вскакиваю с кресла, встряхиваю руки и ноги, которые успели онеметь и замерзнуть (и когда я успела сесть?), и на ощупь пробираюсь к выходу.

– Картер! – кричу я.

Нет ответа.

– Мистер Брин!

В коридоре с книжными шкафами чуть светлее, хотя свет выключен. Куда подевался чертов Картер? Я бегу в фойе музея. Нужно поскорее отсюда выбраться.

За стойкой у входа никого нет. Кресло мистера Брина пустует. Полки и стеклянные шкафы отбрасывают длинные тени. Стены сжимаются.

– Эй! Есть кто-нибудь?

Мои слова прокатываются по пустым коридорам и затихают в темноте.

– Картер!

Сколько времени я здесь провела? Почему Картер не пришел за мной? Я заснула? Нет. Это просто такое место, такой город, где время не движется вперед как положено. Где истории застревают в голове, словно зуб, впившийся в кожу. Кажется, Харроу-Лейк начал проникать в меня. Я бросаюсь к входной двери, мысленно молясь, чтобы она была открыта, и едва не спотыкаюсь о невидимую в темноте преграду. Поворачиваю дверную ручку. Дверной колокольчик издает громкое «диннь», и я подпрыгиваю от испуга. Слава богу, дверь не заперта. Кстати, почему она не заперта?

Снаружи город выглядит иначе. На Мейн-стрит припарковано несколько машин, но на улице уже темно, и все витрины магазинов давно погрузились в сон. Вокруг ни души. Дорогу освещают лишь уличные фонари, согнувшиеся, словно старушки. Харроу-Лейк – это замерший вдох.

Подобрав юбку, я торопливо сбегаю по ступенькам. Вдруг под пальцами что-то хрустит, и я испуганно отдергиваю руку. Спокойно, это всего лишь рисунок, который я стащила из архива и спрятала в карман.

Впереди маячит силуэт раскидистой плакучей ивы. Я ускоряю шаг, она уже совсем близко. Ветер теребит ветви дерева, и листья ивы тихонько шелестят в темноте, как будто кто-то гладит ее огромной рукой.

Но я не чувствую ветра.

Я отгоняю от себя эту мысль и смотрю вперед, на Мейн-стрит. Но тут кто-то тянет меня за платье, и я с трудом подавляю крик. Резко обернувшись, я вижу, что слишком близко подошла к дереву и одна из веток зацепилась за юбку. Я делаю несколько шагов назад. Кто-то затаился в тени ветвей. Я точно знаю.

– Кто здесь? Картер?

Тишина.

Он идет…

Я представляю Мистера Джиттерса в этом пустом замкнутом пространстве. Огромного тощего богомола с ужасающим оскалом.

Это невозможно.

Но когда ты один в темноте, невозможное обрастает костями и плотью.

«Не смеши меня, Лола. Я ожидал от тебя большего», – слышу я голос Нолана.

Боже, как бы я хотела поговорить с ним по-настоящему! Но мне ведь не может мерещиться этот тихий звук, исходящий из-под ветвей ивы? Словно скрип двери… Я бегу прочь, подгоняемая монотонным ритмом собственных шагов, который замедляется лишь тогда, когда я вижу впереди бабушкин дом. Лес поглощает все посторонние звуки.

Только поднявшись к себе, я обнаруживаю, что рисунок пропал из кармана юбки – как будто из тени плакучей ивы вылезла длинная рука с тонкими пальцами и незаметно умыкнула его. Я взяла набросок, чтобы Картер обратил на меня внимание. Что ж, я добилась внимания. Только не от него.

Я просыпаюсь в слезах. Грудь горит от всхлипов. По-прежнему темно. Кажется, время остановилось. Тишина. Лишь поскрипывают и тихо стонут деревянные перекрытия – как будто старый дом решил потянуться. Но я уже привыкла к этим звукам. Не помню, что мне снилось, но по-прежнему чувствую неприятное послевкусие. Ощущение полной разбитости. Меня словно разорвали на куски, а потом собрали обратно в случайном порядке, как в том фильме в музее.

Деревья тихонько колышутся на ветру. Я спала с открытым окном, потому что задыхаюсь без свежего воздуха в этом доме. Поднимаю глаза к потолку. Узоры занавесок отбрасывают причудливые тени, превращаясь в странных чудовищ. Недосягаемые, они нависают надо мной, двигаются и танцуют, и я не могу оторвать от них глаз. Я встаю, чтобы закрыть окно и прекратить этот театр теней на потолке, но, выглянув на улицу, вижу ее. Она снова там.

Сейчас спущусь и выцарапаю ей глаза. Будет знать, как следить за мной.

Она двигается с места, только на этот раз не в сторону леса, как раньше, а к дому. Она исчезает из поля зрения, и я слышу, как внизу хлопает дверь. Я круто разворачиваюсь и озираюсь: надо срочно забаррикадироваться. Но она уже здесь. Смотрит на меня из темного угла. Прикусив язык и изо всех сил сдерживая крик, я пячусь к кровати. Забравшись на нее, я прижимаюсь спиной к холодной стене. Но за моей спиной тоже прячутся чудовища. Под обоями.