Горжик толкнул мальчика коленом в плечо.

– Что ты делаешь?

Тот, даже не поднимая глаз, тер дальше.

– Он что, дурачок?

– А женщина, – не отвечая, продолжал торговец, – из мелкой крестьянской провинции где-то на западе. Когда-то ее вроде бы захватили разбойники из пустыни. Она сбежала, добралась до самого Колхари и торговала собой на пристани, но в гильдию не вступала, и ее снова забрали в рабство. Лакомый кусочек, отборная, вот только никто ее не берет.

Глаза женщины широко раскрылись. По ней прошла дрожь, и она заговорила пронзительно, обращаясь будто не к Горжику, а к кому-то стоящему позади него и чуть сбоку:

– Купи меня, господин! Забери у него! Он едет в пустыню и хочет продать меня там. Знаешь, что делают там с рабынями? Я уже побывала там и не хочу больше. Пожалуйста, купи…

– Сколько хочешь за парня? – спросил Горжик.

Женщина осеклась на полуслове, сощурила глаза, опять передернулась и уставилась куда-то перед собой. Девочка с фальшивым яйцом, стоявшая поодаль, пустилась бежать.

– За него-то? Двадцать серебренников и твою астролябию – уж больно работа тонкая.

– Пять монет без астролябии. Хочешь сбагрить такой товар – корми и мой их получше. На будущей луне войдет в силу императорский налог для тех, кто перевозит рабов из одной провинции в другую. Если собираешься с ними в пустыню…

– Три имперских золотых, и забирай всех. Парень, ясное дело, из них самый лучший. В Колхари я за него одного выручил бы три монеты с портретом императрицы.

– Тут не Колхари, а горная крепость, где платят горские цены. А три раба мне без надобности. Даю за парня десять железяк, только чтоб ты заткнулся.

– Тринадцать и астролябию. Тринадцать монет без нее не могу взять, боги почитают это число несчастливым…

– Даю двенадцать без астролябии: дюжина у богов слывет счастливым числом. Хватит тебе мелочиться…

Но торговец уже возился с ключом у доски, отпирая замок.

– Выкладывай деньги.

Горжик достал из кошеля горсть монет, скинул обратно лишние.

– Вот, держи. – Ссыпав монеты в подставленные ладони торговца, он взял у него ключ и отомкнутую цепь. – Железная монета тоже имперская, и сборщики налогов дают за нее два с половиной серебренника. – Горжик поднял мальчика, завел ему руки за спину и обмотал цепью от плеч до запястий.

– Я имперские деньги знаю. Лет через пять других не останется вовсе, а жаль. – Торговец, шевеля губами, пересчитал свою выручку. – А ты, похоже, знаешь, как связывают рабов на Фальтских рудниках, верно? – Мальчик смотрел себе под ноги, куда упал лист. – Надсмотрщиком был там? Десятником?

– Получил свои деньги, и ладно. Теперь я пойду своей дорогой, а ты своей. – Горжик подтолкнул мальчика вперед, туго натянув цепь. – Вздумаешь бежать, дерну за цепь и руки тебе сломаю. Ноги сломаю тоже и кину тебя в канаву – на что ты мне сдался такой?

– Может, продашь все-таки астролябию? – крикнул ему в спину торговец. – Два серебренника! Очень уж она мне приглянулась.

Горжик, не отвечая, шел дальше. Выходя из-под рыночного навеса, мальчик обернулся к нему.

Красавцем он не был. Плечи загорели дочерна, выгоревшие волосы падали на лоб, маленькие зеленые глазки сидели чересчур близко. Широкий и слабый подбородок, нос крючком – одним словом, один из тех грязных, неотесанных варваров, что в Колхари обитают всем скопом в Чаячьем переулке на северной стороне Шпоры.

– Лучше бы женщину взял, – сказал он. – Днем она бы работала на тебя, ночью тебя услаждала.

– А с тобой, по-твоему, будет иначе? – осведомился Горжик.

3

Горжик, сидя за обильным столом, уплетал за обе щеки, пел военную песню и стучал кружкой рома по столу в такт с другими, плеща себе на кулак. Трем солдатам, своим сотрапезникам, он рассказал историю, от которой пятнадцатилетняя прислужница у него на коленях подняла визг, а солдаты зареготали. Пьяный в стельку человек предложил ему сыграть в кости; Горжик после трех бросков заподозрил, что кости по старинке налиты свинцом, и убедился в этом, выиграв на следующем броске. Но противник его как будто в самом деле сильно набрался, поскольку пил на глазах у Горжика. Горжик залпом допил свою кружку и встал из-за стола, притворяясь куда более пьяным, чем был. Две горянки, поев за ширмой, следили за игрой с пронзительным хохотом, солдаты им вторили – ну, хоть девчонка ушла, и то хорошо. Один солдат подбивал ту, что постарше, тоже попытать счастья.

Жену хозяина он нашел на кухне. Выйдя вскоре во двор с охапкой мехов (хозяйка не взяла их в уплату, полагая, что в доме слишком жарко для меха), Горжик протиснулся между воловьей привязью и стенкой колодца и оказался под окошком кладовки. Таверна, что часто случается в провинциальных торговых городах, когда-то процветала, потом закрылась и пришла в запустение; часть дома снесли, часть перестроили. Больше века в ходу была только треть здания, и последние двадцать лет это, как правило, были разные трети.

Горжик пересек пространство, бывшее раньше не то большим чертогом, не то открытым двором. Переступил через камни, бывшие когда-то стеной, прошел вдоль уцелевшей стены. Когда он спросил хозяйку, где ему поместить своего раба, она указала ему на «флигель».

В одной из комнат этого флигеля были свалены поломанные скамейки, битые горшки и стояла повозка со сломанной осью. Две другие пустовали, но в одной неприятно пахло. Раньше они, вероятно, были частью большого здания, теперь же хозяйка, держа на бедре корзину с кореньями, долго объясняла Горжику, как пройти. Флигель стоял на гранитной плите за таверной, примыкая к ней обрушенной местами стеной. Горжик шел туда уже в третий раз.

Впервые, еще до заката, он приковал своего молодого варвара к столбу, подпирающему остатки просевшего потолка. Из трещин в глине торчала солома, один угол начисто обвалился.

Во второй раз, перед тем как поужинать, он принес поесть и рабу – те самые коренья, что были в корзине, отваренные и приправленные оливковым маслом. Будучи по цвету, вкусу и плотности чем-то средним между репой и сладким картофелем, они перемежались кусками поджаренного сала, довольно вкусного, если есть его с солью и горчицей, пока не остыло. Рабов обычно так и кормили – то, что давал парню работорговец, было гораздо хуже. За соль Горжик заплатил отдельно, а затем, пользуясь дымовой завесой на кухне, зачерпнул из сосудов на столе горчицы и зеленого перца, смахнул в горшок, вытер руку о бедро и нырнул в дверь с горчичным мазком на ноге.

На третий раз он нес