— У нас сегодня свадьба, — объясняю я, — давай посидим вместе, поговорим.

Я понимаю, что делаю шаг к нему, пытаюсь стать ближе и даже ступаю выше, чтобы приблизиться еще, если он позволит. Обнять его и поговорить, быть выше и сильнее всех обидных слов и поступков, исходящих от него. Я женщина, и я должна быть мудрее. Не ради него, нет. Ради себя и своих детей.

— У нас фарс, Вероника, — он усмехается и пожимает плечами. — Просто фарс. Красивая картинка на публику.

Он не позволяет. Разворачивается и поднимается по правой стороне лестницы, а я молча вздыхаю и иду к Свете. Я, по крайней мере, попыталась. Показала ему, что готова уступить, выслушать, поговорить и возможно даже простить.

Я нахожу подругу на кровати в позе эмбриона. Она лежит и смотрит в одну точку, вздрагивая только когда я шуршу свадебным платьем и сажусь рядом.

— Поговори со мной.

Хочу, чтобы она выговорилась. Рассказала все и отпустила то, что с ней случилось. Света закрывает глаза и я думаю, что она не будет говорить, но она рассказывает. Ее голос звучит прерывисто и иногда срывается, но главное, что она не молчит.

— Мы не были в отношениях, — начинает Света. — Не признавались друг другу в любви и не планировали семью, но я забеременела. Я не знаю как так получилось, то ли таблетки дали сбой, то ли я пропустила прием. Я не помню, — подруга набирает побольше воздуха в легкие и продолжает: — Матвей не хотел. Когда он узнал был в ярости, а потом успокоился и вроде как даже принял. Да и я хотела. Мне ведь уже не двадцать.

Света встает и садится на кровати, упирается в спинку и утирает слезы с лица.

— Я узнала о синдроме на приеме. Не верила ему. Думала, что он все запланировал, но другие доктора подтвердили. Матвей не заставлял меня, Ника, хотя я и не хотела. Я шла на аборт со слезами, но убеждением, что так правильно.

Она всхлипывает и вытирает лицо от вновь стекающей по лицу влаги, а я только сжимаю ее руку сильнее, придавая сил.

— Он не заставлял меня, Ника. Настоял, но не заставлял, — решительно говорит Света.

— Тогда… почему?

— Ира, — выдыхает подруга. — Иногда мне кажется, что я ее не знаю. Это она расстроила меня на свадьбе, вспомнила о том, что я потеряла, заставила снова думать об аборте и о том, что я никогда не смогу родить.

— Глупости, — уверенно заявляю я. — Сможешь, конечно. Найдешь мужчину, выйдешь замуж и родишь.

Я обнимаю подругу и стараюсь, чтобы мой голос звучал весело. В голове не укладывается то, что рассказала Света. Ира ее подговаривает? Но зачем?

Я бы с радостью продолжала допытываться, но по усталому виду подруги понимаю, что ей нужно отдохнуть, а поговорить мы можем и завтра. Я желаю ей спокойной ночи и иду к себе в комнату, но когда захожу, замираю у двери, замечая Матвея с бокалом виски в руках.

Я тихо прикрываю дверь и прохожу вглубь комнаты, замечая на столике яблочный сок и стакан, а также тарелки с едой.

— Я подумал, что несправедливо оставлять тебя одну, — слегка невнятно говорит Матвей.

Его язык заплетается, видимо, от выпитого алкоголя, а глаза смотрят затуманено.

— Не думаю, что говорить сейчас хорошая идея, — осторожно замечаю я, но Матвей лишь усмехается.

— Я пришел не поговорить. Давай просто посидим вместе, — он поднимает бокал и осушает половину, после чего тянется к столу, берет канапе, запихивает его в рот и вытаскивает шпажку, бросая ее на стол.

Я вздыхаю, но все же подхожу к мужчине, наливаю себе в стакан сок и немного отпиваю, потому что в горле почему-то становится сухо. Я забираюсь на кровать как есть: в свадебном платье, чулках, фате и украшениях. Я ужасно устала и у меня попросту нет сил, чтобы раздеваться.

Матвей разворачивается ко мне и упирается спиной в столбик кровати, протягивает ноги и смотрит слегка замутненным взглядом.

— Почему ты такая, Вероника? — он нарушает молчание.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Какая?

— Живая, — без заминки говорит он, — добрая, понимающая, я могу продолжать до бесконечности. В клубе ты показалась мне девушкой, готовой снимать каждый вечер нового парня, да и потом… — он запинается и отводит взгляд. — Сейчас ты мне такой не кажешься.

— Может, потому что я не такая?

— А, может, потому что ты пытаешься стать лучше?

— Ну вот у тебя уже есть ответ, — горько говорю я, — зачем тогда спрашиваешь?

— Виски, — он снова салютует стаканом и отпивает, после чего я не выдерживаю, склоняюсь к нему и пытаюсь отобрать напиток, но Матвей не дает. Поднимает руку со стаканом выше, а второй рукой тянет меня за талию, разворачивая и усаживая к себе на руки.

Маневр ему удается, но я пытаюсь вырваться. Дергаюсь, но меня не отпускает сильная мужская рука. Матвей удерживает меня, и я прекращаю дергаться, обмякая в его руках. Я устаю. Устаю бороться, да и все, что сейчас происходит кажется мне правильным. Я вздрагиваю, когда слышу звон разбивающегося стакана, а после чувствую, как вторая рука мужчины ложится на мой живот, притягивая ближе.

Дыши, Вероника, дыши!

Я приказываю себе, но все равно задерживаю дыхание, когда чувствую, как Матвей убирает тяжелые пряди волос и оголяет мою спину, а после прижимается к ней губами. Он оставляет влажную дорожку поцелуев, вынуждая закрыть глаза и кусать губы, чтобы не стонать и не нарушить то волшебство, что возникло между нами.

Один. Два. Три.

Я сбиваюсь при подсчете поцелуев и чувствую как кожа покрывается мурашками от его нежных, обжигающе-приятных касаний. Его ладонь обхватывает и легонько сжимает грудь, распространяя по телу приятное покалывание. Я прерывисто дышу и жду, когда все закончится. В том, что это так и будет, не сомневаюсь. Он попросту не может со мной переспать. У нас контракт. Чертово соглашение, о котором приходится помнить, чтобы не отключиться окончательно.

— Твоя близость меня сбивает, Ника, — тихо говорит он, — как будто я под наркотиками и это нихуя не виски.

От его слов по телу тут же распространяется волна возбуждения. Если бы меня спросили о том, что меня возбуждает больше всего, я бы не задумываясь ответила “пошлые слова изо рта Мэта”.