– В какой это было день?

– Когда вернулись во Францию? Это было… да, ввоскресенье перед Рождеством. А Анна, она ушла за два дня до того. Или три?Точно уже не помню. Но в Хаммерсмите танцевать в конце недели нам пришлось безнее и, значит, перестраиваться на ходу. Некрасиво с ее стороны, но эти девушки– когда речь заходит о мужчине, все они одинаковы. Я лишь объявила своим: «Нетуж, эту я назад не приму!»

– Досадно получилось для вас.

– Ба, я, – меня это не трогает! Не сомневаюсь,подцепила себе мужчину и захотела провести с ним рождественские каникулы. Этоне мое дело. Я найду себе других девушек – таких, которые обеими рукамиухватятся за шанс попасть в «Марицки-балет» и будут танцевать не хуже Анны,возможно – лучше.

Мадам Жолье на миг умолкла, после чего с внезапнымпроблеском интереса осведомилась:

– Почему вы ее разыскиваете? Ей что, оставилинаследство?

– Наоборот, – вежливо отвечал инспекторКраддок. – У нас есть причины полагать, что ее, может быть, убили.

К мадам Жолье тотчас вернулось равнодушие.

– Ca se peut! Такое случается. Ну, что ж! Она быладоброй католичкой. Ходила к мессе по воскресеньям и также, без сомнения,исповедываться.

– Когда-нибудь в разговоре с вами, мадам, она упоминалао сыне?

– О сыне? То есть, вы хотите сказать, был ли у нееребенок? Вот это, думается мне, очень вряд ли. У этих девушек – нопостоянно! – есть нужный адресок на крайний случай. О чем мсье Дессинуизвестно не хуже меня.

– Ребенок мог родиться до того, как она пошла насцену, – сказал Краддок. – Например, во время войны.

– Ah'dans la guerre. Это всегда возможно. Но если и так,я ничего о нем не знаю.

– А кто из девушек самая близкая ее подруга?

– Могу назвать вам двух-трех, но особенно близко она нис кем не сходилась.

Добиться еще чего-либо полезного от мадам Жолье им неудалось.

Увидев пудреницу, она сказала, что у Анны была такая, но и умногих других девушек тоже. Возможно, Анна и покупала себе в Лондоне меховоепальто, но у нее об этом нет сведений.

– Я занята – репетиции, осветители, в моем бизнесетрудности на каждом шагу. Мне некогда обращать внимание на то, в чем ходят моиартисты.

После мадам Жолье они беседовали с девушками, которых она имназвала. Две знали Анну довольно хорошо, но сообщить могли немногое – Анна былане из тех, кто любит о себе рассказывать, а если что и рассказывала, то, пословам одной из девиц, в основном неправду.

– Она любила сочинять басни – то, как была возлюбленнойвеликого князя или крупного английского финансиста, то, как во время войныучаствовала в Сопротивлении, а один раз даже, что якобы была кинозвездой вГолливуде.

Вторая добавила:

– На самом деле она, по-моему, вела очень сероесуществование, типичное для буржуазной среды. И пошла в балет, вообразив, чтоэто романтическое занятие, но хорошей танцовщицей не стала. Понимаете, когдаговоришь: «Мой папа торговал в Амьене тканями», это звучит не слишкомромантично! Вот она и придумывала сказки.

– И даже в Лондоне, – подхватила первая, –намекала, что будто бы ее берет с собой в кругосветное плаванье один богач,которому она напоминает дочку, погибшую в автомобильной катастрофе. Quelle blague![9]

– А мне говорила, – сказала вторая девушка, –что едет к какому-то лорду в Шотландию. Будет охотиться вместе с ним накрасного зверя.

Ценного из всего этого можно было извлечь немного. Изсказанного явствовало одно: Анна Стравинская была горазда на выдумки. Ни накакого зверя она ни с каким шотландским лордом, конечно, не охотилась, как иедва ли загорала сейчас на палубе корабля, совершающего кругосветное плаванье.Но разве менее неправдоподобно звучало то, что ее тело обнаружили в саркофаге впоместье Резерфорд-Холл? На вопрос, не она ли на фотографии, как девушки, так имадам Жолье отвечали неуверенно и неохотно. Да, что-то общее с Анной есть, наэтом они сходились единодушно. Но право же! Такое распухшее, оплывшее лицо –это может быть кто угодно!

Единственный факт был установлен твердо: девятнадцатогодекабря Анна Стравинская решила, что не вернется во Францию, а двадцатогоженщина, похожая на нее, ехала в Бракемптон и в поезде ее задушили.

Если женщина в саркофаге – не Анна Стравинская, то гденаходится Анна?

На что у мадам Жолье готов был ясный и предсказуемый ответ:

– С мужчиной!

Ответ, который, как удрученно отметил про себя Краддок,вполне мог оказаться правильным.

Иной вариант, подлежащий рассмотрению, основывался на том,что Анна вскользь обмолвилась, будто ее муж – англичанин.

Был ли этим мужем Эдмунд Кракенторп?

Сомнительно, если учесть, каков словесный портрет Анны,полученный от тех, кто ее знал. Гораздо более вероятным представлялось, чтоАнна была какое-то время достаточно близко знакома с Мартиной и располагаланеобходимыми подробностями ее истории. Возможно, это Анна и написала письмоЭмме Кракенторп, и в таком случае малейшая угроза, что о ней начнут наводитьсправки, вполне могла нагнать на нее страху. Настолько, что она сочла дажеразумным порвать свои отношения с «Марицки-балетом». Тогда опять-таки вставалвопрос – где же она?

И опять-таки наиболее правильным казался ответ мадам Жолье.

С мужчиной.

До того как покинуть Париж, Краддок обсудил вопрос,касающийся женщины по имени Мартина, с Дессином. Дессин склонен был согласитьсяс английским коллегой, что вопрос этот скорее всего никак не связан с деломубитой, найденной в саркофаге. Тем не менее он тоже считал, что его следуетизучить поглубже.

Он заверил Краддока, что Su#ret непременно выяснит,сохранились ли документальные свидетельства о браке между лейтенантом 4-гоСаутширского полка Эдмундом Кракенторпом и француженкой, о которой известно,что ее звали Мартина. Время – как раз перед падением Дюнкерка.

Вместе с тем он предупредил, что надежды получить точныйответ немного. Во-первых, район, о котором идет речь, почти сразу же захватилинемцы, а во-вторых, впоследствии, за время оккупации, эта часть Франции жестокопострадала от военных действий. Многие здания, а с ними и документы былиуничтожены.

– Но можете быть уверены, дорогой коллега, – мысделаем все, что в наших силах.

На том они с Краддоком и расстались.

По возвращении Краддока ждал с отчетом сержант Уэзеролл.