Он поднялся по 14-й улице, миновал торчавшую среди хмурого индустриального пейзажа галерею искусств и спросил себя, найдет ли он человека, ради которого отважился на все это. Ветер поднимал снежные вихри, видимость становилась все хуже. Граффити на стенах свидетельствовали о том, что жизнь здесь бурлила скорее по ночам. Все окна были с решетками или стальными жалюзи, редкие свободные поверхности занимали афиши концертов, политические лозунги или реклама эротического характера.

Наконец, на углу Вашингтон-стрит Бролен обнаружил мясной рынок, похожий на грозную молчаливую тень. Здания рынка занимали целый квартал, большинство оконных проемов верхних этажей были заложены потемневшим от времени красным кирпичом. К удивлению частного детектива, напротив отвратительных строений торчал магазин дорогой одежды — что это, как не типичный нью-йоркский парадокс?

Он перешагнул через ледяные кучи, которыми было усеяно все вокруг, правда, лед здесь возник не из-за погодных условий — его розоватый оттенок навевал самые ужасные мысли. Вдоль тротуара возвышался странный навес, под которым висели крюки. Навес и прилегающие лестницы были усеяны чайками. Одна из них, похожая на гаргулью, пронзительно закричала, пролетая над головой Бролена, видимо привлекая внимание собратьев к чану с требухой. Четыре человека в белых фартуках вываливали туда содержимое пластиковых бочек: остатки туш, которые не могли быть использованы. Несколько тонн органических отходов, оставляемых под открытым небом, к большой радости плотоядных птиц.

Бролен подошел к одному из мясников и показал ему свое удостоверение:

— Здравствуйте, я ищу Лукаса Шапиро, не подскажете, где я могу его найти?

Мужчина кинул на частного детектива недружелюбный взгляд, раздумывая, стоит ли отвечать.

— Внутри, — процедил мясник. — В разделочной.

Бролен не стал благодарить его и направился к входу. Вместо двери здесь висели пластиковые жалюзи, похожие на окаменевшие струи воды. Он вошел в узкий коридор с металлическими стенами и ненормально низким потолком, освещаемый лишь рядом голых лампочек. Где-то гудел мощный вентилятор, однако на Бролена тотчас же обрушился запах холодного мяса. Пахло смертью, требухой и кровью: тяжелый, бьющий в нос аромат, пропитывавший одежду насквозь.

Стараясь дышать ртом, Бролен дошел до помещения с более высоким потолком, где на крюках висели десятки фрагментов туш. Ни одного окна — будто кто-то пытался скрыть от людских глаз это мясное святилище. Видя огромное пространство, заставленное большим количеством разделочных машин, желоба, образовывающие на полу настоящий лабиринт, и кровь, текущую по столам, Бролен спросил себя, сколько животных попадало сюда ежедневно. Он вдруг представил себе залы, где убивали животных, и вкус мяса, которое он любил, надолго стал для него тошнотворным. Какой-то человек засовывал в красную бочку длинные вязкие предметы, напоминающие кишки. Бролен похлопал его по плечу:

— Простите, могу я видеть Лукаса Шапиро? Я — частный детектив.

В ответ раздался звук циркулярной пилы; человек указал Бролену вглубь помещения, где другой мясник крепкого телосложения мыл в огромной раковине металлические инструменты. Бролен направился к нему. Шапиро был начинающим лысеть блондином с фигурой игрока в американский футбол. Детектив отметил, что к подошвам его ботинок приклеились многочисленные розовые лохмотья. Кожа, жир, мясо. Бролен постарался отвести взгляд и сосредоточился на цели своего визита.

— Лукас Шапиро?

Теперь Бролен стоял напротив того, кого искал; он отметил плохо выбритый квадратный подбородок мясника и кустистые брови. Мужчина лет тридцати пяти. Вокруг него вращались в пляске смерти внутренности быка.

— Что надо?

— Я частный детектив. Можете уделить мне несколько минут?

Шапиро вытер руки о фартук:

— Частный детектив? Что еще за дерьмо случилось?

Его толстые губы раздвинулись, обнажив резец и сломанный клык.

— Я расследую исчезновение одной девушки. Это дело связано со Спенсером Линчем, вы ведь его знаете?

Шапиро поднял глаза к небу:

— Слушайте, я наделал глупостей и заплатил за них. Теперь я вполне солидный парень, имею свой бизнес, пашу как проклятый, чтобы дело развивалось, поэтому не надо наступать мне на яйца, я завязал и хочу забыть про все это дерьмо.

Шапиро был некрасив: грубые черты лица и давно сломанный нос, немного свернутый влево.

— Понимаю, просто разрешите мне задать вам несколько вопросов о Спенсере Линче, и все. Это займет пять минут.

Шапиро стиснул зубы, и его щеки окаменели. «Явно сангвиник, — отметил Бролен, — быстро раздражается».

— Эй, я ведь понятно выразился, разве не так? Это все в прошлом, эта сортирная дыра, поняли? Отстаньте.

Глядя в холодные глаза Лукаса Шапиро, чьи мощные мускулы играли под фартуком, Бролен вспомнил, что стоит лицом к лицу с человеком, у которого давний «послужной» список: однажды он напал на женщину и изнасиловал ее. Неконтролируемое бешенство жило в этом теле, и лучше было не играть с огнем. Возможно, Лукас, как он выразился, действительно «заплатил» по счетам, но от этого он не перестал быть менее опасным существом.

Бролен уже собрался уходить, но, сделав шаг назад, в упор посмотрел на Шапиро. Он постарался произнести каждое слово медленно и взвешенно — так, чтобы оно отложилось у мясника в голове:

— Девушке, которую я разыскиваю, нет двадцати, и, возможно, она умерла.

Просто и коротко. Но оказалось, что даже у такого типа, как Шапиро, есть чувства.

Окружавшие их обоих туши блестели: остовы цвета киновари отражали свет ламп.

Бролен сделал еще один шаг назад. Он увидел, как в глазах мясника внезапно зажглись-засияли сотни искр. Шапиро наклонил голову, всем своим видом говоря: «О'кей, чувак, я помогу тебе, но сделаю это только ради девчонки — ни ты, ни долбаное правосудие тут не при чем!»

— Спенсер был мудаком.

«Каждый начинает по-своему», — подумал Бролен.

— Он с кем-нибудь общался тесно? — спросил детектив, оставаясь на некотором расстоянии.

— Откуда я знаю! Я познакомился с ним за решеткой — там он понемногу общался со всеми.

Плохое начало. Слишком общее.

— А был у него друг или какой-нибудь тип, которому Линч доверял?

Шапиро покачал головой:

— Нет, не думаю. Спенсер — странная птица, он немного отморозок. — Мясник сделал паузу и презрительно фыркнул. — Вообще-то он немного общался с Хупером.

— С вашим сокамерником?

— Ну да. Нас было трое, и Спенсер каждый вечер трепался с Хупером. Надо было видеть, как они несут всякую чушь и ржут как кони.

— О чем они говорили?

— Да хрен их знает. Они все время ржали. Спенсер перся от любой глупости, в его глазах было что-то странное, но иногда, если вдруг он заводил речь на темы, которые ему были дороги, взгляд его становился черным, и мы понимали, что он больше не ломает комедию. Я слежу за газетами, и меня не удивило, что он начал по новой. Если бы вертухаи и судьи прислушивались к мнению зеков, сообщающих им о подозрительном поведении некоторых своих корешей, многих драм можно было бы избежать.