– Когда вы в последний раз заходили в дом, у вас при себеимелся револьвер?

– Да.

– Почему?

– Чтобы защитить себя в случае необходимости.

– Вы знали, что противозаконно носить оружие, на которое увас нет разрешения?

– Да, я знал, что это противозаконно.

– Вы вломились в дом.

– Я не вломился – я открыл замок целлулоидом.

– С точки зрения закона вы совершили взлом и проникновение,– заметил Мейсон.

– Хорошо, обсудите этот вопрос с господином окружнымпрокурором, – ответил Баксли. – Я ему все откровенно рассказал, и мы понимаемдруг друга.

– Другими словами, вы получили неприкосновенность за любоесовершенное вами преступление в обмен на ваши показания?

– Речь не шла ни о какой сделке. Окружной прокурор пришел кзаключению, что мои намерения абсолютно честны.

– У вас при себе имелась стодолларовая купюра?

– А это преступление?

– Я задал вопрос.

– Да, имелась.

– Как долго она у вас хранилась?

– Не помню.

– Попробуйте вспомнить.

– Я не помню, когда она у меня оказалась.

– Значит, у вас очень плохая память, – заметил Мейсон. – Яготов представить компетентное свидетельство о том, что вы отправились в свойбанк, попросили дать вам стодолларовую купюру и…

– Хорошо, у меня имелась стодолларовая купюра. Это моиденьги. У меня было полное право снять их со своего счета в банке, когда мнезаблагорассудится.

– А разве не является фактом, что вы отправились в дом СофииАтвуд, прихватив с собой стодолларовую купюру с намерением подбросить ее вкомнату, занимаемую обвиняемой, с тем, чтобы в дальнейшем, при тщательномобыске комнаты полицией по вашему наущению эту стодолларовую купюру нашлиспрятанной под матрац или в каком-то другом месте, что явно указывало бы навину Катерины Эллис?

– Нет.

– Я считаю, что ваши действия говорят громче, чем вашеотрицание. Вы на цыпочках заходили в спальню, намереваясь подбросить купюру,когда натолкнулись на радиатор, опрокинули титан с водой, послышался страшныйгрохот, и вы поняли, что не один в доме. Но, прежде чем вы успели скрыться, вампришлось встретиться с Полом Дрейком и со мной.

– Это неправда, я не ронял никаких титанов, – заявил Баксли.– Это, скорее всего, дело ваших рук или Пола Дрейка. Именно грохот испугалменя, и я бросился бежать, пытаясь добраться до лестницы.

– И вы все еще отрицаете, что намеревались подбросить этустодолларовую купюру в комнату обвиняемой?

– Отрицаю.

– Это все, – с презрением в голосе сказал Мейсон,поворачиваясь спиной к свидетелю.

Баксли уже собирался покинуть место дачи свидетельскихпоказаний, когда судья Черчилл постучал карандашом по столу.

– Мистер Баксли, подождите минуточку, – попросил он. – Мнехотелось бы задать вам несколько вопросов. Вы знали, что Катерину Эллисобвиняют в краже ста долларов из шляпной коробки?

– Да.

– И вы отправились в свой банк, сняли сто долларов со счетаодной бумажкой, а затем среди ночи поехали в дом Софии Атвуд и провели какие-томанипуляции с замком, чтобы проникнуть внутрь?

– Ну, если вы намерены это представить таким образом, то да.

– И вы хотите, чтобы суд поверил, что у вас были совсемневинные намерения?

– Да, ваша честь.

– Я этому не верю, – заявил судья Черчилл. – Я считаю, чтовы лжете. Я думаю, что вы приготовили эту стодолларовую купюру для дурныхцелей. – Судья Черчилл сурово посмотрел на Гамильтона Бергера. – Это вашсвидетель, господин прокурор. И суд заявляет вам прямо здесь и сейчас, что я неверю его показаниям.

– Я считаю, что они имеют определенную ценность, – ответилокружной прокурор.

– С моей точки зрения, они не имеют никакой ценности, –возразил судья. – Суд считает, что сделана попытка обвинить в краже этудевушку. По мнению суда, все дело – фальшивка.

– Но, ваша честь, у нас есть и другие доказательства. Мысобираемся показать, что обвиняемая тайком наведалась в дом поздно ночью какраз в то время, когда напали на Софию Атвуд, у нас есть доказательства,показывающие, что ее отпечатки пальцев остались на коробке, из которой пропалиденьги; мы в состоянии представить достаточно сильные косвенные уликисовершения кражи и нападения с намерением уклониться от ответственности закражу.

– Если она украла деньги вечером, то зачем ей быловозвращаться ночью, чтобы убивать Софию Атвуд? – спросил судья Черчилл.

– Мы признаем, что с полной достоверностью не установилимотивацию, – заявил Гамильтон Бергер.

– Я не собираюсь препятствовать вам в представлении другихдоказательств, но что касается этого свидетеля, суд не верит его показаниям.

Судья Черчилл с холодным выражением лица откинулся на стуле,высказав свое окончательное мнение.

Бергер с минуту колебался, явно размышляя, пытаться ли емуреабилитировать свидетеля, но потом решил этого не делать.

– Ладно, мистер Баксли, – обратился он к свидетелю, – у менябольше нет к вам вопросов.

– Хорошо, я скажу всю правду! – внезапно закричал Баксли. –Я отправился туда, чтобы помочь обвиняемой, а не навредить ей!

Мейсон резко повернулся к свидетелю.

– А как вы планировали ей помочь? – поинтересовался адвокатзащиты.

– Я намеревался положить эту стодолларовую купюру в шкафСофии Атвуд, а не в комнату обвиняемой. Коробка свалилась с полки. Я собиралсяпредложить провести тщательный осмотр шкафа, основываясь на теории, что коробкумогла столкнуть мышь или крыса, крышка соскочила с нее, стодолларовая купюразавалилась куда-то в задней части шкафа – возможно, за какой-то предмет одеждыили туфель. Я знал, что полиция обыскала комнату обвиняемой, но предполагал,что шкаф тщательно не обыскивался. А если бы они после моего предложенияосмотрели шкаф и обнаружили стодолларовую купюру, они предположили бы, что этои есть те сто долларов, что выпали из коробки, что никакой кражи на самом делене совершалось, и доброе имя обвиняемой было бы восстановлено.

Мейсон задумчиво посмотрел на Баксли.

– А почему вы так стремились восстановить доброе имяобвиняемой, что готовы были даже расстаться с вашими собственными ста долларамии намеренно сфальсифицировать доказательства?