– Дорого ему небось это любопытство обошлось, – хмыкнул он.

– Он генерал-лейтенант и может себе это позволить, – ответила я.

– Генерал? – переспросил он. – Ишь ты! Высоко Анька взлетела! А муж у нее кто?

– Капитан первого ранга, подводник.

– Повезло ей, значит, в жизни, – покивал он.

– И вполне заслуженно, – добавила я.

– Да я и не спорю, – вздохнул он и, помедлив, спросил: – Витька-то где сейчас?

– На Сахалине служит, – ответила я.

– Занесло его, однако, – покачал он головой. – Дальше-то и некуда!

– Хорошо, что не застрелился от такой жизни, – буркнула я.

– Еще чего! – вскинулся он. – У нас порода крепкая! Мы все сдюжим! А то, что Анька столько лет за своей бабкой ухаживала, это по-людски! Это по-честному! – Он одобрительно покивал и, немного помолчав, сказал: – И Тамарку помню! Витька сильно ее любил! Много он о ней рассказывал, фотку показывал. Красивая девчонка была! Значит, это Тайка к ее родителям ходила... – Он вздохнул и спросил: – Чего ж она на Витьку наговорила-то?

– Что Виктор жуткий бабник, и от него еще до армии какая-то девушка забеременела, на которой он вынужден был жениться, но после службы развелся, а потом с женщиной намного старше себя стал встречаться, и она от него тоже родила. Но мне почему-то кажется, что все это неправда, – ответила я.

– Правильно кажется, – спокойно подтвердил он и поинтересовался: – А шизофрения – это очень опасно?

– Это очень серьезно, Александр Семенович, и на всю жизнь, – твердо ответила я.

– Так-так! – покивал он и неожиданно предложил: – Посиди со мной, пока бабы вернутся.

– С удовольствием, – охотно ответила я. – Уж очень мне хочется Таисии Петровне в глаза посмотреть!

– Посмотришь! – хмуро пообещал он и спросил: – Водку пьешь?

– Я за рулем, и мне сегодня же обратно, так что компанию я вам не составлю, – отказалась я.

– Я до нее тоже не большой охотник, но сейчас надо! – решительно произнес он. – Может, тебе чаю сделать? А то чего так сидеть? – спросил он.

– Спасибо, не надо! – покачала головой я. – Поминки обычно на 12 часов назначают, так что ваши женщины скоро вернутся, ждать осталось недолго.

Он принес из кухни бутылку водки и тарелку с крупно нарезанными солеными огурцами, налил себе полстакана и в один прием выпил. Закусив жалобно хрустнувшим огурцом, он снова закурил и спросил:

– А что там с этой кислотой было? Что за баба пострадала?

– С уксусной эссенцией, – поправила его я. – А пострадала соседка Анны Елена Агеева. У Елены был женатый любовник, и его супругу осудили за преступление, которого она не совершала. А Елена ослепла и повесилась, потому что любовник ее, естественно, бросил. Да он вообще сволочь редкая!

– Вот мразь! Сначала одну предал, а потом вторую! – Александр Семенович аж головой покрутил.

Он снова выпил, и я решилась спросить то, зачем, в общем-то, и приезжала:

– Теперь вы поняли, что ваш сын сам жертва этих людей?

– Сказал бы он мне все это сразу, и не вышел бы у нас с ним раздрай, – недовольно заявил он.

– Но вы же слышали, что он мать пожалел, – напомнила ему я.

– А вот она его не пожалела! – повысил голос он. – Из-за ее дурости и подлости я сына чуть не потерял! Из дому выгнал! На край света загнал!

– Она мать и хотела как лучше! Хотела для своего сына сытой, обеспеченной жизни, – возразила я. – Видимо, она не понимала, насколько у Марины серьезное заболевание.

– Ничего! – грозно сказал он. – Я ей объясню! И Тайке тоже! А еще спрошу, где мои внуки? Где та мелюзга, которая мне навстречу бежала бы и дедом звала?

Я решила было, что он опьянел, хотя при его габаритах ему стакан водки – как слону дробинка, но потом посмотрела ему в глаза и поняла, что он трезв как стеклышко, и это рвется наружу глубоко загнанная внутрь боль от того, что и сын уехал, и вестей о себе не подавал, и внук уродом родился. Чтобы как-то унять его боль, я достала органайзер и написала на чистом листке номер телефона Виктора, а потом вырвала его и протянула ему.

– Возьмите, Александр Семенович. Если вы на сына больше не злитесь, то позвоните ему! И мне кажется, он будет этому очень рад!

– Сегодня попозже на переговорный схожу и позвоню, – пообещал он, аккуратно складывая листок и убирая его в карман брюк. – Хватит ему черт-те где болтаться, когда свой дом есть!

– Так ведь служба у него, – возразила я.

– Ну, пусть хоть в отпуск приедет! Повидаемся хоть! – вздохнул он.

Тут раздался звук отпираемого замка, и через несколько минут в комнату вошли две женщины: одна довольно высокая и дородная, а вторая небольшая и худенькая, которая, скорее всего, и была Скворцовой. Высокая удивленно посмотрела на меня и перевела вопрошающий взгляд на мужа – кто это, мол? Потом она увидела на столе водку с закуской и всплеснула руками:

– Отец! Поминки-то у Носовых в двенадцать, а ты уже здесь начал! Мы вот с Таей за тобой зашли! Собирайся давай!

– Сядьте, бабы! – сказал он таким тоном, что женщины переглянулись и покорно сели, а меня он попросил: – Включи-ка еще раз свою шарманку, дочка!

Я перемотала пленку, и в наступившей в комнате мертвой тишине снова зазвучали голоса Нины и Виктора. Но вот стихли последние слова, и я щелкнула клавишей – запись кончилась.

– Ну, что скажете в свое оправдание, дуры-бабы? Вы же, сволота, Витьке жизнь поломали! Это вы понимаете? – спокойно спросил он, но они молчали, опустив головы. – Нечего сказать! – покивал он. – Даже соврать храбрости не хватает, что это, мол, поклеп! – Тут он повернулся ко мне: – Спасибо тебе, дочка! А теперь ступай – у меня с этими паскудами свой разговор будет!

Я достала из диктофона кассету и протянула ему.

– Пусть у вас на всякий случай копия будет, – сказала я, а потом убрала диктофон в сумку и поднялась. – До свидания, Александр Семенович! – сказала я и пожелала: – Пусть отныне у вас все будет хорошо!

– Будет! – уверенно заявил он.

В полной тишине я вышла на лестницу, но дверь за собой закрыла неплотно, чтобы послушать, как будут разворачиваться события.

– Саша! Сашенька! Не надо! Прошу тебя! Ну, успокойся ты! Они-то чем виноваты? – раздавались из-за двери женские голоса, перемежавшиеся вскриками «ой!» и «ай!».

– Значит, этим сервизом она тебя купила? – гремел из квартиры гневный голос Чернова, и тут же раздался звон разбитой посуды. – Бокалы тоже от нее? – И снова звон. – Ковер на мелкие куски изрежу и в помойку выкину! – бушевал он. – За тряпки и побрякушки сына продала! На сумасшедшей женила! На деньги позарилась! Где шуба, которую она тебе отдала?

– Саша! – раздался умоляющий голос его жены. – Хоть ее-то не трогай! Ходить же мне не в чем будет!