Макс разлил вино по бокалам и поднял свой. Христина чокнулась с ним и пригубила. Вино оказалось терпким и немного кисловатым, чувствовалось, что оно дорогое, но Христина не любила алкоголь и не умела его ценить.

Помолчали. Христине хотелось рассказать, что она изменилась, но девушка чувствовала, что это будет выглядеть как её привычное самокопание.

Она только сказала, что ходила к следователю и поняла, что та на «нашей стороне».

– Христина, она не может быть на нашей или не на нашей стороне, – мягко возразил Макс. – Какие бы симпатии я у неё ни вызывал, факты остаются фактами. На её месте я не сомневался бы в своей виновности, просто удивительно, что она ещё со мной возится. И этот парень Василий Петрович тоже… Они мне советуют признаться – мол, тогда можно будет отделаться условным сроком.

– А вы?

– Нет, я лучше отсижу, чем приму на себя клеймо убийцы.

Христина взяла его за руку:

– Я знаю, что вы этого не делали! И скоро это станет ясно всем.

– Я тоже так думал, – вздохнул Макс, – но, похоже, судьба в этот раз не на моей стороне. Ничего, главное, вы мне верите, а в колонии тоже люди живут. В конце концов, я семь лет был женат на своей жене и хорошо подготовлен к рабству и неволе.

Макс негромко засмеялся и, заметив, что Христина держит его за руку, накрыл её ладонь второй рукой.

– Возможно, мне удастся там продолжать научную работу, писать книгу, – продолжал он, – статья у меня не тяжёлая, много не дадут. О! Родился афоризм: сидя по статье уголовной, стану писать статьи научные. Говорят, доктора хорошо живут на зоне, и, даст бог, по УДО выпустят.

– Кто его знает, как оно на самом деле будет! – воскликнула Христина.

– Тоже верно, – кивнул Макс. – Посмотрим, жизнь так круто меняется. Разве я мог предполагать, что стану кандидатом в уголовники? Так же и наоборот может случиться.

– Да! – согласилась Христина и вдруг поняла: жгучего чувства вины перед Максом, что втравила его в такую историю, больше нет. Осталась досада на судьбу, на обстоятельства, на бывшего мужа, не тем будь помянут, но себя Христина больше не казнила. Она сама не понимала, правильно это или нет, но чувствовала, что после того, как сбросила тяжёлый балласт вечного чувства вины, стала способна сделать гораздо больше хорошего и полезного.

– Что-то вино не пьётся, – сказала она, заметив, что у Макса тоже не убывает в бокале. – Давайте глинтвейн сварим?

Христина встала и потянулась к верхней полке буфета, где у Мамсика в старых железных коробочках, красных в жёлтый горошек, хранились корица и мускатный орех.

Нужные пряности стояли высоко, Христина приподнялась на носочки, но всё равно не дотягивалась. Увлечённая, она не заметила, как подошёл Макс и снял нужную коробочку.

– Эта?

Она обернулась и оказалась с ним лицом к лицу.

Губы их слились, и Христина положила руки Максу на плечи, чтобы не вздумал оттолкнуть её, как прошлый раз.

«Я девушка, которая целуется!» – пришла мысль и сразу оборвалась, уступив место какой-то первобытной пустоте.

Страха не было, и, отвечая на Максовы ласки, Христина не думала о том, что неловка, нелепа и сейчас его разочарует.

Она держалась за Макса крепко, понимая, что сейчас это её единственная опора, но знала, что ему не трудно и не тяжело её держать, что всё происходит так, как нужно.

Потом Макс приготовил ванну, и они сидели вдвоём, путаясь в ногах друг друга, окутанные пышной мыльной пеной, при слабом огоньке свечи глядя, как пляшут на потолке их причудливые тени…

Назвав себя «неистовым романтиком» и досадуя, что нет лепестков роз, Макс отыскал огарок, хранящийся на случай перебоев с электричеством, и пристроил его в майонезной банке. Слабое пламя мерцало, фитиль уютно потрескивал, и Христина почувствовала себя такой счастливой, что на глаза навернулись слёзы. Макс протянул руку и бережно вытер ей глаза кончиками пальцев.

– Всё будет хорошо, не бойся, – сказал он, и в полутьме Христина скорее угадала, чем увидела его улыбку, – насчёт зоны это я так, нагнетал. Готовился к худшему. А теперь-то мне совсем не хочется оставлять тебя надолго.

Христина нащупала под водой его острую коленку и крепко сжала, поклявшись себе отыскать доказательства невиновности Макса и представить их симпатичной женщине-следователю. Христина была уверена, что Елизавета Алексеевна не отмахнётся от правдивой информации.

Но вслух она ничего не стала говорить. Что толку обещать, а потом ничего не сделать? Вот когда получит доказательства, что пол-Киева ненавидело её бывшего мужа и желало ему смерти, тогда и отчитается. Макс упомянул оперативника. Христина не запомнила, как того зовут, но догадалась, что речь идёт о том молодом человеке, который сразу после убийства опрашивал её и соседей. Христина помнила, что он вёл себя довольно дружелюбно, так что, может быть, он поможет уточнить информацию по официальным каналам, если она в Киеве что-нибудь найдёт.

Потом они захотели есть, и Христина приготовила яичницу с луком и салом.

Она полагала, что не уснёт всю ночь, обдумывая неожиданно свалившееся на голову счастье, станет воображать всякие ужасы и опасности, размышлять о мимолетности этого счастья, готовить себя к тому, что оно скоро кончится, – чтобы меньше страдать, когда оно кончится на самом деле.

Но всему этому не суждено было произойти в Христининой голове. Как только она легла в постель и почувствовала на своём плече приятную тяжесть ладони Макса, глаза её закрылись, и девушка провалилась в глубокий сон.

* * *

Руслан никуда не собирался ехать на выходные, но когда позвонили из профкома и склочным тоном потребовали выкупить путёвку, подумал: «А почему бы и нет?»

Санаторий стоял в хвойном лесу, и, оставив маму отдыхать в номере, Руслан сразу вышел на прогулку.

По узкой тропинке, протоптанной в высоком белом снегу, он углубился в лес. Тут, за городом, ещё стояла настоящая зима. Следы птиц на сугробах образовывали узоры, будто кто-то не очень умело вышивал крестиком. Попадались круглые ямки – отпечатки лап зверей, может быть, зайцев, а вернее всего, местных котов.

Огромные ели стояли все в снегу, с пушистыми белыми лапами, как на рождественских открытках, и в тишине было слышно, как медленно опускаются на землю большие снежинки.

Руслан остановился и посмотрел наверх, подставляя лицо солнечным лучам. Как хорошо, что он поехал и застал настоящую зиму на самом её излете!

Вспомнил, что, когда был маленький, почти каждые выходные ездил с отцом кататься на лыжах примерно в эти места. Папа, невероятно красивый, на его детский взгляд, в синем шерстяном костюме с двумя ослепительно-белыми полосками на воротнике олимпийки и в узорчатой шерстяной шапочке, бежал быстрее других лыжников, и Руслан гордо поглядывал вокруг. Отмахав кружок «для согреву», отец возвращался к сыну и следил, чтобы тот двигался технично. И как-то так получалось, что вооружённый техникой Руслан отправлялся по лыжне, а отец оставался с выводком чужих детей, которым следовало преподать урок ходьбы на лыжах.