Придирчивый читатель спросит, можно ли это считать заимствованием? Ведь французское слово haute в данном случае слилось с русским от до неразличимости, и без специального исторического экскурса о заимствовании трудно догадаться. Но разве эта история не один в один повторяет историю глагола кликнуть, о котором рассказывается в главе 3? Ведь сложно отрицать, что кликнуть в оборотах типа кликнуть мышью – заимствование.

Ну хорошо, спросит читатель, а есть ли в русском языке предлоги, которые были заимствованы напрямую из другого языка? Конечно, есть. Это, например, предлог среди. По-русски он должен был бы звучать как середи, и иногда в стилизациях под фольклор мы видим форму середь. Но так уж случилось, что в русском языке закрепилась неполногласная церковнославянская форма, а церковнославянский, напомним, относится к южнославянским языкам – в отличие от восточнославянского русского.

Стилистические правила русского языка весьма прихотливы, потому что мы используем в нейтральной речи церковнославянское среди, но исконно русские через и перед. Заимствованные церковнославянские формы чрез и пред воспринимаются как поэтические архаизмы – как, в общем-то, они и должны восприниматься. Но вот в случае со словом среди именно коренное русское середи/середь оказывается в роли поэтического архаизма. Можно заметить, что, когда речь заходит о церковнославянском, поведение предлогов ничем не отличается от поведения других церковнославянских заимствований в русском: они также образуют стилистические пары с исконно русскими словами. И даже со знаменательными частями речи случаются казусы, подобные тому, что произошло со словом среди: вспомним, что коренное русское слово поло́н очутилось в роли архаизма, а нейтральным стало церковнославянское плен.

Неудовлетворенный читатель на этом месте может спросить: а бывают ли предлоги, чтобы вот прямо с первого взгляда было видно заимствование? Чтобы оно так же бросалось в глаза своей иностранностью, как слова жюри или принтер?

В русском языке, конечно, такие случаи найти непросто, а вот в английском – гораздо легче. Например, составной предлог except for “кроме”. Первая его часть – явно не англосаксонского, а латинского происхождения, от латинского exceptio “исключение, изъятие” (ср. английское exception). В английском языке существует и его синоним save for, где первое слово – тоже латинизм, но стертый: слово save произошло от латинского глагола salvare “спасать”, но давно не ощущается как иностранное.

Английские же предлоги, в свою очередь, используются как заимствования в японском языке, иногда с забавными смещениями значения – например, предлог in (“в”) в японском приобрел значение “с”: rinse in shanpuu означает “шампунь с кондиционером”, а chiizu in hanbaagu – “гамбургер с сыром”[116]. Интересно, что и сами существительные в этих примерах все заимствованные, включая слово rinse (это английское “ополаскивать”). Но порядок слов японский: с точки зрения англичанина, это звучит как “кондиционер в шампуне” и “сыр в гамбургере”, потому что по-английски принято говорить shampoo with conditioner, a hamburger with cheese.

Английские заимствования в японском составляют целый мир, огромный и очень любопытный, но, не будучи специалистом по японскому, я не рискну вторгаться в эту область. Тем, кто хорошо владеет английским и всерьез интересуется лингвистикой, могу порекомендовать воспользоваться базой данных научных публикаций Google Scholar и поискать там работы на эту тему – их достаточно много.

Если нужно найти в русском языке часть речи, наиболее устойчивую к заимствованиям, то, вероятнее всего, это союз. Русский язык не очень-то соглашается принимать к себе даже церковнославянские союзы, хотя во всех остальных случаях охотно распахивает двери перед церковнославянской лексикой. Например, нас не удивляет, когда поэты щеголяют церковнославянизмами типа врата, влачить или заклание, но мы сочтем неуместной архаикой или напыщенной стилизацией, если в светской литературе нам попадется союзное слово иже или союз яко[117].

Однако в других языках примеры заимствованных союзов найти можно. Так, в английском языке есть союзные слова till (“до того, как”) и until (“пока не”). Они скандинавского происхождения и попали в английский тогда же, когда и местоимение they, – в эпоху викингов. Коптский язык, потомок языка древних египтян, освоил греческие союзы, например, allá и dé[118] (к сожалению, в Средневековье коптский вымер). А испанский союз pero (“но”) вошел во множество самых разнообразных языков коренного населения Южной Америки, Океании и Филиппин. Сами эти языки зачастую совсем не родственны друг другу. Объединяет их лишь то, что территории, где на них говорят, – это бывшие испанские колонии, где испанский до сих пор остается языком международного общения. Подчеркнем, речь идет не о креольских языках, которые образуются от смешения европейских языков с языками коренных народов. Описываемые языки – живые исторические языки общения этих народов, такие как, например, язык индейцев кечуа. И при этом испанский союз pero (и некоторые другие испанские союзы) закрепились в них. Почему так произошло? Одна из гипотез состоит в том, что, поскольку союзы играют организующую роль в речи, коренным народам Южной Америки и Океании понадобилось изменить свою структуру речи, перестроить ее “по-испански” для достижения коммуникативного успеха[119]. Эта гипотеза не слишком убеждает – ведь с испанцами как представителями власти можно было общаться на испанском, на пиджинах или креольских языках, а испанские союзы попали как раз в те языки, на которых коренные жители колоний общались между собой. Похоже, мы еще чего-то не понимаем в том, как происходит процесс заимствований.