— Наум Никифорович, а Ваши люди с казаками ходили? — спросил Померанцев главу метало-рудной разведки Наума Никифоровича Печного, которого в экспедицию приписал сам Демидов по воле цесаревича.

— Так опасно еще, — пожал плечами молодой, но, как в личном деле написано Шешковским, весьма разумный человек.

— А что мешает начать разведку рядом с городом, ну, будущим городом, — Савелий Данилович замялся. — Петрополем?

Такое название прозвучало впервые, и оно было инициативой, даже хулиганством, Померанцева. Еще цесаревич предлагал назвать город, которому предстояло стать центром русской колонией Новой Ладогой. Это была отсылка к начальной истории Руси, Старой Ладоге, откуда и пошла распространяться власть Рюриковичей вдоль торговых путей. Но Савелий был фанатом наследника. Не создай себе кумира! Говориться в Священном писании и Померанцев, получается, грешен, что решил назвать город в честь Петра Федоровича.

— Глины хорошие вчера нашли, но мы, как и все остальные, направлены на пахоту, нет времени все хорошо проверить даже в десяти верстах вокруг, — Печнов пожал плечами.

— Митрофан Никитич? — обратился Померанцев к главе сельскохозяйственного сектора.

— Еще четыре-пять дзен и сами справимся. Коли не посадим зараз жито, пшеницу, овес, то в наступном лете и себя не прокормим, не кажучи об Аляске. А еще потат садить, сахарный бурак, подсолнух. Земли же мало, жжем вокруг много леса, — жаловался Митрофан Никитич Горбатов.

Горбатов был из имения цесаревича в Люберцах и слыл одним из деятельных помощников тамошнего управляющего Петра Евреинова. Он и сейчас уже многое сделал в колонии, рьяно начал обеспечивать продуктовую безопасность. Это на Совете Митрофан как-то растерялся, не выветрил из себя холопство, а следовало, почитай министр ныне. За две недели засеять уже сто десять десятин земли ранее не пахотной, пусть и плугами добрыми! Да такое кому под силу, когда вокруг не поля, а поляны с деревьями? Тем более, что из тягловой скотины только пять коней. Благо плугов много, веревок хватает, вот люди и запрягаются в тягло.

— А по промыслу что у нас? — задал новый вопрос Савелий.

— Вчерась пять оленей добыли, да еще два хозяина, медведя, то бишь. Рыба в реке есть, уже вытянули пять пудов. Поставили ульи, только три пчелиных семьи пережили переезд, но сахарку подкинули, может местные придут, — рассказывал глава промысловой добычи.

Все то, что говорилось сейчас, Померанцев уже знал, он беспощадно начал внедрять бюрократические элементы с отчетами и записями. Мало того, было два писаря, которые ежедневно делали копии всех документов. Через месяц пять кораблей отправятся в обратную дорогу и Савелий считал архиважным, чтобы цесаревич имел полную информацию о том, что и как происходит в колонии.

А еще было бы очень хорошо найти то золото, о котором говорил Петр Федорович. Откуда он знал и об этой реке и о местных индейцах, тем более о золоте? Одно объяснение — Пресвятая Богородица, что явилась наследнику российского престола, дала эти знания.

— Иван Фомич, — обратился Померанцев к казачьему сотнику после некоторой паузы. — Берите рудознатцев и на излучину Сокраменто идите, я показывал Вам куда именно. Берите у флота лодки и идите. Не менее сотни казаков нужно взять и сотню солдат. С индейцами не воюйте, пробуйте договориться.

— Добро, поутру пойдем, только с флотом сами говорите, страптивыя воны. А еще треба взять Альфонсо, — сказал казак Иван Фомич Кольцо.

Альфонсо Торего был испанцем, которого нашли люди Шешковского. Авантюрист и бродяга по Европе. Данный персонаж был взят в плен после битвы при Берг-оп-Зоме, где он воевал за французов. Бродяга рекрутирован в армию Морица Саксонского в кабаке будучи пьяным. Но все эти злоключения были не столь важны, сколько то, что сорокалетний испанец успел шесть лет быть при испанской колониальной миссии в Мексике. Изучал индейские языки и, по его уверениям, владел как минимум тремя наречиями коренных американцев. Проверить его никто не мог, сплошная тарабарщина, да и только, но к Экспедиции привлекли.

Были среди русских колонистов еще два лингвиста-недоучки из русских мещан — помощь от Ломоносова. Это были обнищавшие студиозусы, которых отказались учить профессоры из Академии наук, так как парни не имели возможности купить себе не то что бумагу, а и перо заостренное. Вот им и предстоит плотно заняться изучением индейского языка. Во время плавания парни много общались с Альфонсо и уже что-то да знали, но отмечали, что испанец нисколько не владеет индейскими языками, но знает некоторые важные слова, что уже хорошо. «Дружба», «мир», «обмен», «работа» — уже этих четырех слов немало для первоначального общения.

Через два дня после Совета, Померанцев признал, что людям нужен отдых. Начались склоки, ссоры, попытки краж припасов и хмельного. И, как говорил Петр Федорович: «Если не можешь упразднить безобразие — возглавь его!». Выкатили бочки с пивом и рисовой китайской водкой, зажарили добытых трех оленей и еще долго варили жесткое мясо одного немолодого медведя, очень много их тут [исторический факт, в Калифорнии в XVIII — начале XIX вв. было много оленей и медведей]. И стали праздновать на зависть караульным солдатам. Интересно, что китайцы не стали участвовать в этом безобразии, а попросились на работы.

К концу месяца пребывания на новом месте случились два важных события. Когда, в уже отстроенном остроге стало немного свободнее, закончились основные сельскохозяйственные работы, а часть кораблей с тремя сотнями людей и еще батальоном солдат отправилась на Аляску, случилось то, зачем и создавалась колония. В один солнечный день сотник Кольцо с главным рудознатцем пришли в большую избу — мэрию Петрополя.

Лица двух спевшихся, а местами и спившихся, мужиков сияли. Печнов и Кольцо не были замечены в распитии алкоголя, но сегодня предстали перед Померанцевым сущими юродивыми. Два молодых мужчины сдружились. И сотник, и рудознатец — оба были казаками, только Наум яицким и прибился в отрочестве к рудознатцам в охрану, где и пристрастился к делу, аж до зуда, фанатично. Батька его был против учебы сына, но переговорщики Демидова, которые не хотели своих опытных специалистов отдавать неизвестно куда, в какую-то Америку, нашли доводы для отца Печного, в том числе и звенящие. Казака взяли в оборот, и год очень интенсивно учили, а Наум впитывал науку, требуя все больше знаний.

— С чего начать, Савелий Данилович, презренной вести, али с благостной? — смеясь в полный голос, спросил Наум Никифорович Печнов.

Это панибратство было нетипичным для рудознатца, и глава колонии несколько опешил. Однако, счастье на лице Печнова было какое-то абсолютное, когда и обнять императрицу посмеешь, забывшись обо всем.

— Что за презренная весть? — спросил Померанцев.

— Так, Вы же сами говорили, что, — Печнов заговорщицки начал озираться и потом чуть ли не шепотом продолжил. — Золото — презренный металл!

— Вы нашли? — воскликнул Померанцев, входя в похожее состояние, как и у Печнова с казачьим сотником.

— Хлопцы подтащили камень золотой ближей к селению, токмо в острог не стали доставлять [крупнейший самородок, найденный во время Калифорнийской золотой лихорадки весил около 80 кг], — сказал Кольцо.

Наступила тишина. Три человека стояли, не произнося ни звука, но внутри каждого бушевали такие эмоции, что трансформируйся они в звуки, услышали бы и испанцы в Мехико, и североамериканские колонисты в Нью-Йорке.

Все же Померанцев взял себя в руки, глубоко вздохнув и выдохнув, мэр Петрополя сказал:

— Так, Наум Никифорович, начинай добычу, бери всех людей, что можно освободить от других работ. Скоро придут корабли, что исследуют берега до Аляски, вот на них и отправим все золото. Ну, а вам двоим дворянство будет, и серебро так же, есть у меня бумага на этот случай, дам почитать. Но то презренная новость, боюсь услышать о благостной.

— А ты не бойся, Савелий Данилович, — казак заговорщицки покосился на Печнова, разгладил стриженую бороду. — У нас ента как? Венчаться треба, за то и десять рублев дают. Сами казали об том. А мы с индейцами сговорились, что помощь от них буде, за плату, но без обид. Сказали, что и баб ихних возьмём, коли Христа признают, и перед Богом венчаными будем.

— Ну, так и хорошо, — уже предполагая некий подвох, с опаской в голосе сказал Померанцев.

— То да, и они крест признают, токмо у них он с духами связан, носить станут без