Смерть больше его не пугала. Он знал, что с каждым днем она подходит все ближе и ближе, но не боялся, а готовился к ней как к самому ответственному экзамену в своей жизни. Он должен выйти победителем, потому что прав.

Из снов Александр Иванович знал каждый шаг своего убийцы, Дамианоса. Тот тоже тщательно готовился и был уверен в своей правоте. Чем-то это напоминало тренировку перед боем двух знаменитых боксеров, а чем-то расчет возможных ходов противника у шахматистов. Силы у них одинаковы: Дамианос и он — это две равные половины одной души. Равные, но противоположные. Обе погибнут, но останется третье — частица вечности. Человек — треугольник. В этом и состоит несчастье. Противоречивая человеческая суть и мешает ему обрести гармонию. А пока не будет гармонии в нем и в каждом индивидууме, невозможна гармония мира. Так было всегда, так больше не будет, если он выйдет победителем в схватке с Дамианосом, если узнает то, что пока ему одному известно — число абсолютной гармонии. Узнает и провозгласит — и бросит вызов Богу. Человек станет Вечностью, а не лишь ее частицей. Мир превратится в чистую, ничем не замутненную истину — и наступит блаженство. Он знает, он видел во сне.

Но нужно победить Дамианоса.

* * *

Кротоне — вот как называется этот город, который ему являлся во снах. Теперь, за шаг до смерти, все проясняется, все высвечивается и становится на свои места. Битва состоится завтра. Сегодня, в двенадцать дня, Дамианос выехал из Кротоне в Рим. Билет на самолет уже куплен. Ну что ж, он готов.

Александр Иванович прочертил последнюю линию на своем графике Событий, который начал две недели назад, вернувшись с дачи Молчанова. Положил маркер на стол. Остается дождаться утра. Не лечь ли пораньше? Ему нужны силы. Снов, конечно, больше не будет — все, что можно было узнать, он узнал. А главное откроется завтра.

Он поужинал, пусть и совсем не хотелось есть, и лег спать. Но уснуть никак не удавалось. Тогда Александр Иванович решил встать и обдумать завтрашнее еще раз, но и встать не получилось. Он находился где-то между — между сном и бодрствованием, между Кротоном и городом, в котором прожил всю свою жизнь. Ему представлялась зловеще-пугающая улыбка Дамианоса, а в следующую минуту он сам был Дамианосом, и его, Дамианоса, ужасно пугала улыбка Александра. И возникал некто третий, чье числовое значение равнялось сумме Александра и Дамианоса. Этот третий пытался их примирить, он пытался примириться с ними двоими, но где-то вспыхивал пожар, едкий дым раздражал глаза, дышать становилось трудно, чьи-то громкие крики — отчаяния, ярости, ужаса — заглушали слова — и примирение не получалось. Вот то ли Дамианос, то ли он сам — да кто такой сам? — просит стюардессу запомнить число. Число расчленяется, расползается, прилипает к рукам, как шерсть больного животного.

Духота давит на грудь, нет никакой возможности от нее избавиться. Встать, открыть форточку? Не поможет. В липкой ладони горячая ручка орудия смерти. Чья эта липкая ладонь? Запах гари и крови. Встать и пойти, и открыть… Чужое тело не поддается его усилиям. Чужое тело, чужая душа… Ночь забирает все силы.

Рассвет встает над Кротоне. Рассвет окрашивает красным его окно. Ночь разжимает тиски, отпускает. Александр Иванович поднимается, медленно, стариковской походкой идет в ванную. Последние в его жизни омовения. В зеркале все еще он — тот человек из далекого города и этот. Побриться? Не стоит.

Закипающий чайник звучит необычно, совсем не так, как всегда. Вкус у кофе тоже какой-то странный. Где сейчас Дамианос? Что он делает в эту минуту? Тоже пьет кофе в аэропортовском буфете? Или уже поднимается по лестнице и вот сейчас позвонит в дверь?

Александр Иванович заволновался. Допил в два глотка обжигающий кофе, вымыл чашку, поставил на место и вдруг понял, что совершенно не подготовился к встрече с Дамианосом. Нужно какое-нибудь оружие. Во сне ему всегда представлялся нож. Но где же взять подходящий?

Он открыл ящик стола, осмотрел все свои ножи — ни один из них не тянул на оружие. Что же делать? Чем еще можно убить человека? Застрелить, подсыпать яд, задушить… Нет, все это не годится. Во сне был именно нож.

Нож… Мысли спутались, какая-то сонная муть поплыла перед глазами. Он забыл, о чем думал минуту назад, отошел к окну, не задвинув назад ящик, сел у стола с другой стороны. Улица тоже плыла, плыла — темно-серая, с редкими белыми пятнами улица. Снег больше не выпадал с тех пор. И новую группу он не стал набирать, да и вообще почти не выходил из дома. Да, Дамианос! Нужно все-таки что-то найти, какое-нибудь…

Он уснул сидя за столом. А когда часа через три проснулся, ничего не изменилось: Дамианос так и не появился, а за окном был тот же тускло-серый, неуютный свет.

* * *

Солнце выглянуло во второй половине дня, залило кухню — и сразу все изменилось: каждая вещь предстала в новом свете, а за окном зазвучали голоса и шаги людей. Александр Иванович поднялся, потянулся — от долгого сидения в неудобной позе затекла спина, он огляделся вокруг и ощутил невероятный прилив сил, здоровья и непонятную радость. Все, что мучило его столько дней, показалось абсолютно неважным, какой-то несерьезной игрой, в которую он был насильственно втянут. Но теперь болезнь его отпустила — конечно, это была только болезнь! — и он может жить дальше.

Звонок в дверь прозвучал так обыденно, так по-будничному, что совершенно не испугал. Да и чего бояться, неужели он мог всерьез думать, что к нему явится Дамианос? Нет никакого Дамианоса! Дамианос — лишь фантомная боль перенесенной болезни. Это наверняка сосед снизу, он иногда заходит за какой-нибудь мелочью. Как же сейчас он кстати! Как хорошо, что пришел! Разговор с обычным живым человеком — вот что ему нужно. Если сосед согласится, он пригласит его посидеть. У него даже есть коньяк…

Александр Иванович кинулся к двери. Только бы успеть, только бы тот не ушел. Руки дрожали и не справлялись с замками. Он крикнул через дверь, что сейчас откроет. Ему ничего не ответили, но и шагов, спускающихся вниз по лестнице, Александр Иванович не услышал. Значит, ждет. Ну, вот, наконец, справился с неподатливым замком, рывком дернул дверь на себя.

На площадке стоял совсем не сосед. Чужой, незнакомый человек. Посторонний. В чертах лица этого чужого человека, очевидно, позвонившего в его дверь по ошибке, Александр Иванович не узнал тех, других, страшно знакомых черт. Да и как бы он мог узнать? Мужчина, стоящий на лестничной площадке, выглядел вполне обычно. Не так, как… Никакой угрозы от него не исходило, и улыбка добродушно-застенчивая.

— Позволите? — неуверенно спросил пришедший и робко протиснулся в узкую дверь. И застыл на пороге прихожей.

— Да, да, пройдемте в комнату. Пальто можно повесить в шкаф, — пробормотал Александр Иванович и протянул руку. — Давайте, я вам помогу раздеться.

— Не стоит. — Мужчина опять неуверенно улыбнулся. И тут Александр Иванович заметил, что правый карман его пальто тревожно и опасно оттопыривается. Вошедший перехватил его взгляд, усмехнулся уже без всякой робости и с каким-то пока непонятным значением назвал ряд цифр.