Я работал с бешеной скоростью, сначала наслаждаясь процессом труда, а под конец уже и не понимая, о чем пишу: просто записывал словно под чью-то диктовку. Совсем как она, только роман мой не станет для меня непосильной ношей, наоборот — освободит. Разговор в кабинете Василия остался не до конца ясен, но ничего, потом перечитаю, пойму. Историю появления в этом романе Артура я тоже не совсем уловил, но ничего, ничего, все потом. Главное, я наконец снова пишу, все вернулось.

Так я писал и радовался, но наступил момент расплаты. Вопросы обступили меня со всех сторон и потребовали ответа. Что в той рукописи, которую нашли мои герои? Кто ее автор? И кто покупатель? Как узнать вторую половину шифра, если Вячеслав погиб? Что нашептал Алине умирающий и кто убийца? Роман опять завяз, действие застопорилось. Пока я не найду ответы на эти вопросы, действие дальше не продвинется. Но как же найти их? Кто знает ответ?

Я закрыл ноутбук, подошел к окну. Двор был пуст, никто не шел по дорожке, никто не стоял под окном — не было нигде Алины. Если она сейчас не появится, если она не придет мне на помощь…

Не появится, не придет. Потому что осталась в том городе. Почему этот чертов роман то и дело дает сбой? Раньше ведь такого не было.

Раньше не я был главным героем, а теперь все зависит… Да, да, от чего или от кого зависит действие? Не от меня точно. Я словно иду по темному коридору с множеством дверей и не нахожу своей комнаты.

Так уже было когда-то. Так, да не так. Не наяву, не в представлении, а во сне. Нет, не во сне. Это было…

Я шел коридором в старой гостинице, темным и бесконечным. За каждой дверью оказывалась чья-то жизнь, вернее, вариант чьей-то жизни. Там я и брал сюжеты. Сюжеты сбывались. Или могли бы сбыться, если бы не помешали обстоятельства, не вмешался бы случай. Но это были реальные люди. И все они погибли, кроме… Кроме нас четверых. Когда возник коридор в первый раз, когда и как я начал писать?

Я боюсь ответа на этот вопрос, всегда боялся, но знал. Вот и сейчас боялся, потому не захотел вникать в разговор в кабинете Василия, сделал вид, что писал механически, притворился, что смысл ускользнул. Да ведь я попросту боюсь отыскать свою комнату.

Да нет, не этого ответа и не на этот вопрос я боюсь. Я уже говорил себе множество раз: начал писать сразу после окончания курсов итальянского языка — так, в легкой форме, небрежно бросал: после окончания курсов возник сюжет моего первого романа. Словно курсы — обыкновенная, невинная, хоть и значимая веха в жизни, словно курсы эти… Мою душу купили — вот что там произошло. А продал ее человек, который… Вот-вот, этого я и боюсь, в этом не хочу себе признаться. Я ведь читал эти письма! Нельзя читать чужие письма, никогда, ни за что, никакие! А я прочитал. И узнал, и забыл, забыл!.. Я не хочу! Никогда не хотел этого помнить! Я предпочел обмануть себя на всю жизнь, посчитать все это страшным сном.

А сюжеты-то все-таки использовал.

И сейчас хочу дописать роман до конца. Только на этот раз мне придется найти свою комнату.

Но сначала Алину. Она так и не появилась во дворе. Не появилась. И не появится. Дорожка, по которой мы шли, стала темной от дождя. Она шла впереди, но чуть позади, я позади, но впереди… Наши движения переплелись, спутались повторением наших движений, и теперь я уже не знаю, кто из нас проводник, а кто ведомый. Мне нужно выйти на улицу, где мы с ней встретились. Не первый раз, а по-настоящему встретились, где идем, взявшись за руки, не касаясь друг друга, вечно идем: она впереди, я… — и вместе, бок о бок.

Я подошел к зеркалу, преодолев страх — я всегда побаивался зеркал: отражения в них слишком непредсказуемы, слишком зависят от стольких случайных преломлений, что никогда не знаешь, в каком окажешься. Сегодня мне повезло: я отра-зился в шикарном костюме, очень стильном, очень изящном, и улыбался самому себе. Правда, улыбка слегка растерянная и неуверенная, словно отразившийся в зеркале сомневается, что имеет право на такое отражение. Да, действительно, как же быть с костюмом? Вернуть в магазин? Или все оставить как есть?

Ладно, решу потом, сейчас главное — Алина. Алина и улица, на которой мы с ней обязательно встретимся, где мы уже встречались не раз. Обыкновенная улица с киоском в начале и киоском в конце. Мне нужно на нее поскорее попасть.

Выхожу из дому, пересекаю двор, заворачиваю за угол — и узнаю киоск: начало. Яркие обложки книг и журналов сложились причудливой мозаикой. Иду, стараясь не наступать на трещинки в асфальте, опустив глаза, множество чужих движущихся ног вызывает легкое головокружение. Загадываю: подниму голову через десять шагов и увижу ее. Но вмешиваются трещины, три последних шага получаются слишком маленькими, отмеряю еще три — и натыкаюсь на пустоту: ее нет. Это ничего, потому что шагов получилось тринадцать — несчастливое число. Отсчитаю еще десять вперед, и она обязательно появится.

Не появляется и еще через двадцать.

В конце улицы киоск, как и в начале. Или в начале, как и в конце. Дождь не начался, и я ее не встретил.

Улицу пересекает переулок. Я там никогда не был. Может, настало время слегка изменить сценарий — продлить маршрут? Продлеваю — и выхожу к гостинице. В моем сне она не смотрелась такой древней, в моем сне она была просто старой. А сейчас выглядит так, будто от легчайшего дуновения ветра может рассыпаться. Когда она успела так обветшать? Сколько времени прошло с тех пор, как я ее впервые увидел?

Мне нужно войти, я обречен на то, чтобы войти. Но трудно представить, как можно взяться за ручку двери и не опрокинуть все строение на себя, как фанерную декорацию.

Осторожно, боясь нарушить некое равновесие во времени, медленно, медленно открываю дверь. Гостиница вздрагивает, словно спящий, которого потревожили. Осторожно вхожу, стараясь не спугнуть чужие сновидения, прохожу к стойке почти по воздуху, еле-еле наступая на доски старого ворчливого паркета.

Все тот же сонный портье — он меня узнает и приветливо, как постоянному клиенту, старому, проверенному постояльцу, кивает. Чуть заторможенным движением протягивает ключ на деревянной груше и называет номер моей комнаты. Я стараюсь запомнить, но числа, как всегда, ускользают. Но ведь сейчас главное не это, сейчас я пришел не за этим. Мне придется когда-нибудь, возможно, в самом скором времени, отыскать свою комнату, но теперь…

— Алина Купцова, — говорю я. Портье вздрагивает, недовольство и страх отражаются на его лице, но он быстро справляется со своими чувствами и опять приветливо улыбается.

— Сегодня она занимает пять номеров. Триста… триста… триста… — Числа опять не удерживаются в голове, путаются, не могу ничего запомнить. — Но я не уверен, что вам с ней удастся встретиться… Впрочем, попробуйте. Третий этаж. Вы к нам надолго? — спрашивает он вдруг без всякого перехода и, кажется, совсем не о том, о чем в самом деле хотел бы спросить.

— Мне нужно найти Алину, — отвечаю я, не дав себя сбить.

— Мне так одиноко по ночам, не с кем поговорить, — жалобно продолжает портье гнуть свою линию, словно нищий, а вернее, шпион, притворившийся нищим. Он наверняка хочет что-то узнать, что-то выведать. — Постояльцы все время меняются, но все они на одно лицо, точно это одни и те же люди.