Я побежал в контору.

— Да, да, — смилостивился Зигельман, — эти извещения рассылает компьютер из Иерусалима, а вовсе не я. Он всегда так действует, не обращайте внимания…

Оказывается, центральная контора в Иерусалиме пол-года тому назад в духе времени перешла на автоматизацию, и теперь компьютер делает работу, которой раньше были заняты десятки тысяч измученных чиновников. С одной стороны, это позволило решительно покончить с бюрократической волокитой, с другой — дало возможность чиновникам спокойно разбираться в делах. У этого компьютера только один недостаток — местные техники еще недостаточно знакомы с ним изнутри и иногда кормят его данными, трудными для переваривания. Как, например, случай с ремонтом в моей гавани.

Начальник Зигельман пообещал мне, что на этот раз дело будет улажено окончательно, и даже для большей гарантии послал факс в Иерусалим, чтобы вплоть до дополнительного указания рассмотрение моего дела было заморожено под его личную ответственность. Я поблагодарил его за внимательность и заботу и вернулся в лоно семьи совершенно умиротворенным.

Холодильник забрали в воскресенье утром. Три государственных грузчика предъявили мне повестку, подписанную С. Зелигманом, взвалили на плечи холодильник и направились с ним на улицу. Я кукарекал вокруг них, как петух:

— Я — порт? С чего вы взяли, что я порт? Разве порт умеет говорить, прыгать?

— Э, — ответил один из грузчиков, — ты бы видел, что в Ашдоде творится…

Грузчики лишь выполняли свой долг. Начальника Зелигмана я нашел в весьма суровом расположении духа: утром на его имя пришло первое предупреждение насчет долга в 220 012.11 лир за ремонт в…

— Видимо, — посмотрел он на меня осуждающе, — так компьютер трактует мою надпись на вашем деле «под мою ответственность». Надо быть очень осторожным! Ну я из-за вас и влетел! Влетел что надо!

Я сказал ему, чтобы он рассматривал это сообщение как недействительное, но он был просто в истерике.

— Если уж компьютер вас поймал, ничего не поделаешь, — заламывал он руки, — два месяца тому назад начальник отдела судебных исполнителей получил приказ от иерусалимского компьютера казнить своего заместителя… только вмешательство министра спасло бедняге жизнь в последнюю минуту… его буквально из петли вынимали…

Я предложил ему взять такси, доехать до столицы и поговорить с автором распоряжений лично.

— Госпожа, — скажем мы, — проверьте еще раз ваши данные!

— С ней невозможно разговаривать, — рыдал С. Зелигман, — эта машина — самая загруженная во всем районе, ею пользуются и для предсказания погоды, и для толкования снов…

И все же он позвонил на склад отдела в Яффо и велел приостановить продажу моего холодильника до дополнительных распоряжений. Холодильник был продан в тот же вечер на аукционе за 19 лир наличными, как стало ясно из «Информации о состоянии счета», которая была прислана мне без всяких проволочек на следующий же день компьютером. Мой долг сократился до 219 993.11 лир, которые необходимо было внести в течение 7 дней, если же тем временем…

Я прождал Зелигмана в конторе больше часа. Он носился по городу со своим адвокатом, переписывая холодильник на имя жены, и поклялся мне, что если когда-нибудь освободится из объятий компьютера, то ни за что не станет брать ничего под свою ответственность. Я спросил его: а что же будет со мной?

— Не знаю, — ответил начальник, тяжело дыша, — иногда случается, что компьютер забывает про кого-нибудь на целые месяцы. Будем надеяться…

Я сказал, что не могу надеяться на чудо, я стою двумя ногами на земле и хочу решить это дело раз и навсегда.

— Ваше право, — сказал начальник.

После коротких, но бурных переговоров мы пришли к соглашению, что я погашу долг за ремонт моей гавани в 12 месячных платежей. Я подписал обязательство, и мы послали срочную информацию об этом в Иерусалим, чтобы спасти из моих вещей то, что еще удастся…

— Это максимум того, что я мог сделать, — оправдывался начальник Зелигман, — надеюсь, через пару лет персонал все же овладеет компьютером, но пока, к сожалению…

— Ничего, — утешил я его, — не все сразу.

Первый чек на 11 666.05 пришел мне на дом вчера. Вместе с чеком Минфина пришло официальное извещение от Зелигмана, написанное кривыми печатными буквами, о том, что это — первый платеж из суммы в 219 993.11 лир, начисленной мне в Иерусалиме 15 числа месяца швата 5665 года. Я сообщил жене, что теперь мы обеспечены на всю жизнь, а она поинтересовалась, почему нам не выплачивают и банковский процент, ведь всюду дают 16 процентов годовых…

— Дорогая, я так устал от всего этого дела, что и пальцем больше не пошевельну ради него.

Будущее — за автоматизацией. Считайте всю эту историю недействительной.

В праздники мы поехали в Тверию всей семьей. Папа вел машину, женушка отдыхала, а Рафи и Амир на заднем сиденье играли, подражая голосам домашних животных. Я попросил тишины.

— Ладно, — сказал Амир, — тогда играем в «да» и «нет» не говорить, черного и белого не называть.

— Да брось ты, — сказал Рафи, — это для младенцев.

Амир разрыдался, огорчившись, что он до сих пор младенец.

— Ладно, — успокоил я его, — папа с тобой в это поиграет.

— «Да» и «нет» не говорить, черного и белого не называть, — повторил Амир правила, — этих слов называть нельзя. Тот, кто их произнесет, — осел. Эта игра страшно хорошая, она мне нравится.

«Страшно хорошая». Ребенок еще не овладел всем богатством языка, но он на верном пути. Мы начали игру.

— Ты готов? — спросил сын.

— Да.

То есть я уже проиграл очко. «Осел», — констатировал Амир и вернулся к вопросу, разящему наповал:

— Так ты готов?

— Несомненно.

С чертовской проворностью я вырвался из ловушки.

— Амир красивый? — весьма хитро спросил Амир.

— Я склоняюсь к этому мнению.

— Ну как ты отвечаешь? Надо отвечать длинным предложением.

— Ладно. Согласно моему мнению, ты очень красивый, сын мой Амир.

— Какого цвета снег? — готовит Амир новую ловушку.

— У снега, — ответил я с максимальной концентрацией, — цвет экстремально светлый.

— Ладно, — Амир решил атаковать с другой стороны, — ты хочешь петь?

Я видел в зеркале, как он там, за моей спиной, надеется, что я скажу в конце концов «да».

— К сожалению, вынужден тебя разочаровать, сын мой, — желание петь во мне еще созрело недостаточно.

— Почему ты так медленно говоришь?

— Вообще-то это не входит в мое обыкновение, — медленно вертелись шестеренки в моем мозгу, — однако я постараюсь реализовать все свои усилия, дабы избежать в дальнейшем ошибочных ответов.