– Арес – был у них богом войны. И кем ты юноша, думаешь, у него была жена?

– Богиней, – резонно ответил юноша.

– Верно богиней. Но богиней чего? А я скажу и удивлю тебя. Его жена Афродита была богиней красоты и… любви! Вот так люди в своей глупой вере соединили войну и любовь, окровавленное поле боя и прекрасные цветы на нем. Более того, эта немыслимая в своем супружестве пара богов, породили бога любви Эрота, богиню согласия и счастливого брака Гармонию. А для равновесия мира и для большей жизненной правдивости – бога страха Фобоса, и бога ужаса Деймоса. Кстати, я видел древние изваяния этих последних. Не могу отдать предпочтение, на кого из этих старых богов более похож наш друг Гудо.

– Гудо добрый и справедливый, – обиженно ответил юноша.

Даут тихо рассмеялся. Ему все же удалось немного разговорить юного спутника того, кому теперь по праву можно было вернуть имя «господин в синих одеждах».

Это не понравилось Гудо, строго велевшего своему юному спутнику держать язык за зубами. Нужно было встать и строго посмотреть юноше в глаза. Нужно было прекратить и сказки хитроумного тайного османского пса. Но, ни на то, ни на другое его не отпускала теплая земля и удобный у изголовья гладкий валун.

Приятный голос у Даута. Его франкский язык[109], – это преимущественно торговые языки, они используются носителями разных, в том числе генетически далеких, языков. Первоначально имя лингва франка называло конкретный гибридный язык, который сложился в средние века в Восточном Средиземноморье на основе французской и итальянской лексики и использовался в общении арабских и турецких купцов с европейцами. В эпоху крестовых походов роль лингва франка возросла, он обогатился испанской, греческой, арабской, турецкой лексикой и использовался до XIX в.) – это универсальное средство общения в кипящем котле народов восточного средиземноморья, безупречен. А сами рассказы короткие, но насыщенные событиями и смыслом. Они не успевают наскучить, ибо тут же сменяются еще более интересными и поучительными.

Только на середине повествования о том, как Зевс похищал Европу, Гудо опять провалился на самое дно пухового ложа сна. Впрочем, не такого уж и глубоко для настороженного беглеца. Стоило лишь оттолкнуться руками и ногами, и сон остался там, внизу, ниже пахучего сена выжженной травы.

– Спал бы ты уже спокойно, Гудо. А то сотрясением тела и ударом головы расколешь свое ложе – валун, – участливо сказал Даут, а юноша тихо рассмеялся.

Гудо, что-то сердито пробормотал, но это не остановило неутомимого рассказчика:

– Причина всех бед в незнании, а что еще страшнее в искажениях и в ложных идеях собственной религии. Простому человеку вообще присуще верить в потустороннее, во всякую всячину, что называется мистикой. Сказано в Коране: А человек взывает ко злу так же, как он взывает к добру; ведь человек тороплив[110]…

«Вот уже и до Корана своего добрался», – недовольно подумал Гудо и стал медленно поворачиваться на правый бок.

Когда он закончил этот долгий процесс, Даут уже говорил о другом:

– Верующие населили мир духами. Высшие это ангелы. Они доставляют все повеления Аллаха. Ангел Гавриил принес откровения Корана самому пророку Мухаммеду. Между ангелами и людьми располагаются джины. Они созданы из огня. Могут быть кем угодно, и даже невидимыми. Они могут, как люди, есть и пить и даже приближаться век за веком к смерти. А те из джинов, кто противится воле аллаха – неверные. Имя им шайтаны. Главный над ними Иблис, о котором ты сейчас и спросил. Он такой же падший ангел, как и известный тебе Люцифер. Он же Сатана. От Иблиса, как и от сатаны – спасение в молитвах, заклинаниях и в правильных амулетах…

«А ведь я забыл помолиться на ночь», – с досадой подумал Гудо. А ведь так не годится. Так всякая всячина будет лезть в голову. Но молитва так и не складывалась. Вместо нее в голову вливался тихий и ласковый голос Даута:

– Когда стихнут последние звуки похоронной процессии, к умершему в гробницу спускаются два демона Мункар и Некир. В этот момент душа покойного вновь возвращается в тело. Тогда мертвец садится и начинает отвечать на вопросы демонов о своей вере. Если он лжет, демоны могут его жестоко пытать. А если говорит чистую правду, то посланники Аллаха дают возможность упокоиться до дня всеобщего сбора для страшного суда. На нем Всевышний даст оценку добрых и злых дел каждому. И каждый должен будет пройти по мосту Сират – тонкий как волос и острый как меч. Этот мост протянут над адом и ведет в рай. Грешники падают в пропасть, кипящую и бездонную. Но мусульман Аллах своей милостью постепенно освобождает. А вот грешники других религий в аду навечно. Младенцы и те, кто погиб в бою за веру, то есть, шахиды, а так же мученики веры проходят сразу в рай. Там их ждет бесконечное счастье и радость. Там они могут узреть Аллаха…

* * *

А хотел бы Гудо узреть Господа? Если для этого необходимо попасть в рай, то зачем об этом думать. Путь в сады Эдемские для палача и «синего шайтана» навсегда закрыт. Так что не есть ему райских яблочек и, что печальней всего, не встретиться в загробной жизни с его милыми ангелами Аделой и Гретой.

Он знает – его место в аду. Знает и вовсе не страшится этого. Сколько же раз он побывал там, где невыносимые муки, где мышцы скручиваются от невероятной боли, где страдаешь от того, что душа покинула тело, где понимаешь, что ничего не можешь понять, потому что мозги расплавились и вытекли.

Что там муки придуманного ада. Кто вернулся оттуда? Кто поведал об ужасных ужасах? Кто эти люди? Или все проще. Адские муки это то, что уже известно, что человек видел и испытал. Только все это он растянул в бесконечность, без права счастливого конца – умереть без боли.

А раз так, то чего должен страшиться Гудо?

Он попал в ад на земле под названием подземелье Правды. Под властью сатаны по имени мэтр Гальчини юноша Гуда испытал все виды боли: мышечную, костную, нервную, мозговую, эмоциональную. Он перенес какие только возможно придумать человеком страдания; голод, жажду, холод, бессонницу, одиночество, невыносимые физические нагрузки, унижения. К очередности, а то и к комплексу мук и страданий, Гудо имел еще одно мучение – он каждый день был вынужден общаться с демоном, имя которому великий мэтр Гальчини.

«Тебе же так повезло! Да каждый бы за такое везение в каждой встречной церквушке свечи ставил бы! Я же из тебя, из той кучи дерьма, что миллионами по земле зловонят, ЧЕЛОВЕКА вылепил! Я ведь тебе не только мастерство величайшего из палачей передал. Я тебя искусством непревзойденного лекаря одарил», – этот голос забыть невозможно, ибо он страшен, как все связанное с Гальчини, и одновременно оправдан, как все, что делал этот сын сатаны в человеческом обличии.

К этому невероятному по жестокости аду даже несколько и неудобно, но все же нужно прибавить еще ужасы каждого дня и каждой ночи на протяжении трех лет, в которые черная чума леденила сердце. Те несколько месяцев, что пришлось пережить на песчаном клочке суши под названием остров Лазаретто. Те недолгие недели в адских пещерах Марпеса. А еще… Липкий до мерзости и жуткий до не восприятия частый ад общения с духом давно умершего учителя и мучителя мэтра Гальчини.