В одиннадцать часов вечера Бернхард и Гудрун Райнер, так и не дождавшись своих детей, вышли их искать. Они побывали на детской площадке, но там уже никого не было. Напрасно побродив некоторое время вокруг, родители в тревоге вернулись домой и позвонили в полицию. Полицейские бросили на поиски пропавших детей все наличные силы. Вести поиски было поручено инспектору Хеннингу Крюклю. Поднятый с постели Крюкль немедленно организовал тщательное прочесывание Ведьминого леса, поквартирный обход и опрос окрестных жителей. Он был уверен, что исчезновение Ханса и Гретель — очередное дело рук пресловутого «Баварского монстра», чудовища, которое совершило уже несколько десятков убийств в округе. Вскоре на дороге, рядом с источником, были обнаружены жуткие следы. Много свежей крови, целые лужи, вместе с отпечатками автопокрышек. Опытные полицейские сразу поняли, что здесь был совершен наезд. Но кем и на кого? Подозрительное место было оцеплено. Эксперты при свете сильных переносных ламп исследовали каждый сантиметр дороги. Была использована даже единственная разыскная собака полиции Нашего Городка.

Все эти энергичные меры, предпринятые инспектором Крюклем, позволили уже к утру найти дом, в который вели все следы. Дом врача Алоиса Кальта. К этому уважаемому человеку инспектор Крюкль пошел лично, в сопровождении своих коллег. Первый же поверхностный осмотр принадлежавшего семье автомобиля «Фольксваген Гольф» белого цвета обнаружил на кузове следы удара. Характерные вмятины на передке, одна фара разбита. Осколки стекла, найденные на дороге в Ведьмином лесу, идеально совпали с поврежденным местом. Беа Кальт призналась, что это она задавила Ханса и Гретель, когда поехала за водой к источнику. Однако на вопрос, куда она спрятала тела несчастных детей, Беа Кальт, смутившись, не смогла ответить. Всем присутствующим стало ясно, что она пытается выгородить мужа — доктора Алоиса Кальта. Кальт запретил жене оговаривать себя и при свидетелях сознался в том, что именно он, доктор Кальт, вчера вечером убил Ханса и Гретель. Кроме того, он убил и других детей. Крюкль все же попытался обвинить Беа, но вынужден был арестовать Алоиса Кальта. А что ему оставалось делать? Кабинет врача выглядел как типичное логово маньяка: с заспиртованными человеческими эмбрионами, зловещими хромированными инструментами и множеством вырезок из газет об убийствах детей. Осмотрев кабинет, Крюкль уже без колебаний отдал приказ взять Кальта под стражу. Беа Кальт сначала осталась дома под присмотром полиции. Ее арестовали позже.

Следствие в течение нескольких месяцев собирало обвинительный материал на Кальта и его жену. Алоис Кальт постепенно признавался во все новых и новых убийствах. Его жена, напротив, категорически отрицала свое соучастие в преступлениях мужа. Выяснилось, что девятнадцатилетний сын Кальтов Генрих, несмотря на плохую репутацию у полиции, ничего не знал о чудовищных преступлениях своих родителей. Вопреки всем усилиям полицейских следователей, психологов, даже священника, Кальт так и не согласился указать место захоронения Ханса и Гретель Райнер, хотя не отрицал, что именно он их убил.

Результатом этого громкого дела явился приговор, оглашенный во вторник тридцать первого декабря тысяча девятьсот девяносто первого года. В последний день уходящего года Белой лошади. Суд признал доктора Алоиса Кальта виновным в похищении, изнасиловании и убийстве в общей сложности тридцати детей, младшему из которых было пять, а старшему шестнадцать лет. По совокупности совершенных преступлений Алоис Кальт был приговорен к пожизненному заключению. Его жена Беа Кальт была приговорена к тридцати годам лишения свободы как сообщница.

Такая вот отвратительная история. А через двадцать лет, если Харун подтвердит алиби Алоиса Кальта, вдруг выясняется, что наказан был невиновный человек, а настоящий убийца ускользнул из рук правосудия. Крюкль считает, что убийцей была Беа Кальт, но это тоже еще нужно доказать. Кроме того, предстоит найти могилу Ханса и Гретель. И, может быть, тогда меня перестанут навещать два маленьких кошмарных призрака без лица, держащиеся за руки?

Никогда ничего не забывающие колокола напоминают мне, что я совсем забросил свои вечерние прогулки. И что с того? Может же у меня быть личная жизнь? И вообще я готовился к встрече с человеком из далекого прошлого. Ладно-ладно, не лязгайте понапрасну, выхожу. Одеваю себя, сползаю по лестнице в мрачную мерзлоту Песталоцциштрассе. Делаю, назло колоколам, два круга вокруг дома. Резвый, как безногий скакун. Хорошо, хоть дождя нет. Пожухлая зелень за оградами и в клумбах одуряющим благоуханием пытается доказать, что она еще жива. Не утонула в холодных водяных потоках сверху. Продемонстрировав самому себе мужество несовершенного организма, укладываюсь спать. Рольставни опустить!

Последняя мысль в гаснущем сознании: «Лишь бы Харун проживал по тому адресу!»

Бог услышал мою просьбу — Харун живет по адресу, полученному мною из толерантного Лейдена. Афганец собственной персоной открывает мне дверь симпатичного домика в симпатичной деревеньке (вернее, городишке — в Германии деревень нет!), спрятавшейся между двух лесистых горушек.

— Халло!

— Халло!

Сбивчиво объясняю, кто мы такие (Лана с любопытством оглядывается у меня за спиной) и зачем явились. Харун приглашает пройти в дом. Он невысокий, стройный, горбоносый. Большие грустные глаза, тонкие капризные губы, курчавая бородка. Симпатичный мужик из симпатичного домика в симпатичной деревеньке. Не хватает только симпатичной жены. Впрочем, а вот и она.

— Знакомьтесь, моя жена Амра.

— Халло!

— Халло!

Нам любезно улыбается симпатичная афганка. Белолицая брюнетка в цветастом домашнем халате. Амра приветливо предлагает:

— Мы как раз собрались ужинать. Просим составить нам компанию. Заодно и поговорите с Харуном.

Отказываться я не смею. Нельзя обижать гостеприимных афганцев, да и есть очень хочется. Мой обед давно сказал желудку «ку-ку». Уже седьмой час.

Занимаем места в небольшой уютной столовой. Вместе со взрослыми за стол садятся дети — мальчик, похожий на папу, и девочка, похожая на маму, — персик. Детям лет тринадцать-четырнадцать, погодки. Тоненькие, чернявые, большеглазые, воспитанные.

Амра кладет на стол две круглые деревянные доски. Потом выкладывает на них пирамиды вареного риса — на одну доску длинный рис, на вторую — короткий. От пирамид идет горячий сытный дух. На столе появляются два больших плоских блюда с мясом и несколько чашечек с соусами. Хозяйка дает необходимые пояснения двум невежественным европейцам:

— На этом блюде сладкое мясо, приготовленное с черносливом, а на этом — острое, на любителя. Осторожно с ним. Такое любит Харун. Берите руками рис и макайте в мясо. Но, если хотите, я могу дать вам ложки.

Машалла! Зачем нам ложки?! Душистое мясо просто-таки само просится в рот! Едим как уж умеем. Извиняйте. Харун, Амра, дети, не чинясь, заправляются вкуснейшим кушаньем. Лана тоже не отстает от хозяев. Меня в свое время узбекские друзья научили правильно брать руками рис, поэтому я чувствую себя за восточным столом вполне уверенно. Наелись, сполоснули пальцы в чашке с водой. Теперь зеленый чай и беседа, ради которой мы здесь.