Она вставала на пороге хозяйственного двора, шерсть у нее на загривке поднималась дыбом, Жужа рычала, переходя затем на жалобное повизгивание, почти скулеж, после чего у Юльки сдавали нервы, и она относила собаку в дом, где и запирала.

Часа в четыре Юлька обедала и снова бежала на речку, либо одна, либо в компании с Вероникой, которая охотно приглашала Юльку к себе в гости. Иногда к ним присоединялась Джемма, загадочная и невыразимо прекрасная. Рядом с ней Юлька остро чувствовала собственное несовершенство. Они вволю плавали и лениво валялись в шезлонгах, подставив лицо жаркому летнему солнцу.

Периодически в их планы вмешивалась летняя гроза, которая так и не оставила деревню в покое, все бродила кругами, словно примериваясь, иногда щекотала нервы маленьким колким дождем, томила наваливающейся духотой, грозила хмурыми тучами, но по-настоящему так ни разу и не разразилась.

Вечерами Юлька готовила ужин, на который иногда приглашала либо Николая Дмитриевича, либо все тех же Джемму и Веронику. Дочь соглашалась, а мать неизменно отказывалась, но Юльку это не огорчало. Ей и Вероникиного общества хватало с лихвой.

Пару раз к ним присоединялся Виктор, и эти встречи оставляли неприятный осадок, мутный, липкий, как ил на берегу реки, в том месте, куда не был завезен песок. К примеру, именно так было у омута под обрывом, к которому Юлька и Вероника один раз совершили вылазку. Просто так, из любопытства. Вода там была темная и холодная, а дно у кромки воды — вязким, жирным, чмокающим, словно трясина.

Юлька купаться там не рискнула, зная со слов местных, что обрыв глубиной метра в три, не меньше, начинается всего в нескольких шагах от берега, а Вероника попробовала, но быстро вылезла из воды. Видно было, что ей не по себе. Джемма, когда узнала про их поход к обрыву, отругала дочь, и они, словно две нашкодившие школьницы, пообещали, что больше так не будут.

Игорь Петрович так и не нашелся. Его удочку изъяли полицейские и осмотрели Юлькин дом, впрочем, не очень внимательно. Они обошли комнаты, поднялись на чердак, обследовали хоздвор вместе с Юлькиной импровизированной лежанкой и ушли, так и не найдя ответа на вопрос, как в коридоре оказалась удочка пропавшего соседа.

Юлька рассказала было про наблюдательный пункт в соседнем доме и даже сходила туда с одним из полицейских, но в доме было пустынно, спальный мешок, кружка и носки исчезли, и у Юльки сложилось впечатление, что полицейские ей не поверили.

Возле дома по-прежнему то и дело прохаживался Василий Васильевич, словно невзначай заглядывая за Юлькин забор. Еще одной странностью было то, что в одной из комнат его дома теперь все время допоздна горел свет. Если в первые дни своей деревенской жизни Юлька отмечала, что соседи ложатся спать необычайно рано, не позже половины десятого, то теперь одно из окон светилось до полуночи, не меньше.

В свободное время Юлька расписывала красками, за которыми пришлось съездить в райцентр, найденную на чердаке прялку. Получалось красиво, просто глаз не отвести. Жужа пристрастилась ловить кротов, то и дело принося к ногам расположившейся в беседке Юльки маленькие гладкошерстные тушки. Первый раз Юлька завизжала как ненормальная, да так сильно, что с той стороны забора показалась кудрявая голова, осунувшееся лицо и испуганные глаза Ирины Сергеевны.

На крота она посмотрела скептически, а на Юльку сердито. Недовольна была, что молодая соседка напугала ее попусту. Ирина Сергеевна все время ждала плохих вестей о муже, нервы ее были натянуты до предела, глаза постоянно на мокром месте. Юлька ее жалела, хотя особых симпатий к соседке по-прежнему не испытывала.

При виде второй кротовьей тушки, которую в качестве трофея гордо притащила Жужа, явно напрашиваясь на похвалу хозяйки, Юлька сдержалась и не заорала, чтобы снова не пугать Ирину Сергеевну. Третья оставила ее равнодушной, а затем она уже совершенно спокойно отбирала у собаки кротов, которых та ловила с охотничьим упорством, и закапывала на окраине огорода. Первую тушку она просто бросила в кусты, и спустя два дня та отчаянно завоняла на солнце, поэтому со всеми остальными охотничьими трофеями своей собаченции Юлька поступала более предусмотрительно.

Некоторым развлечением стал приезд отца семейства Джентиле, который наконец-то смог оторваться от своих бизнес-дел и проведать жену и дочь. Юльку в тот вечер пригласили на семейный ужин, и она с любопытством разглядывала итальянского синьора, жгуче черноволосого, с легкой проседью в волосах, которая ему ужасно шла, с черными глазами, похожими на маслины, точно такими же, как у Вероники, широкими плечами и крепким мускулистым торсом. Красивый был мужик, породистый, чем-то неуловимо напоминающий Юлькиного мужа Олега. То есть бывшего мужа, разумеется.

Синьор Джентиле много шутил, галантно ухаживал за Юлькой, практически ни на минуту не выпуская из виду жену, к которой, совершенно очевидно, был сильно привязан. Ласково обнимал дочь. Искупался в Волге, кинувшись в нее с разбегу и с громкими воплями, пожарил совершенно восхитительное мясо на мангале, а утром следующего дня уже уехал по делам.

Затем приехала мама. Привезла с собой кучу продуктов, наполнила Юлькин дом своим звонким голосом, похвалила баню и беседку, раскритиковала огород, скептически осмотрела дочь, после чего признала, что на свежем воздухе та посвежела и, кажется, даже немного поправилась, отведала деревенского творога со сметаной и малиной, закатила глаза, сообщив, что это «божественно», между делом поинтересовалась, не приезжал ли Олег.

— Как он может сюда приехать? — удивилась Юлька и подозрительно уточнила: — Ты что, ему адрес дала, что ли?

— При чем тут я? — раздраженно воскликнула мама, и Юлька напряглась еще больше, потому что ее матушка была ярким примером правоты поговорки «Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав». — Ты десять лет была замужем за оперативным работником. Если он захочет узнать, где именно ты от него скрываешься, он это узнает. Уж поверь мне.

— Ключевое слово тут «захочет», — заметила Юлька, сердце которой в этот момент мучительно сжалось от боли.

Ну надо же, а ей казалось, что она наконец-то начинает отходить от всей этой гнусной истории, успокаиваться, забывать о предательстве! Но мамины слова словно отбросили ее на месяц назад, когда она впервые узнала, да что там узнала, своими глазами увидела, что муж ей неверен.

— И еще, я не спряталась, мам. Я просто тут живу, и ты знаешь, мне тут нравится.

— Ну да, ну да, — пробормотала мама своим «особенным» голосом, который всегда применяла, когда ей казалось, что дочь поступает неправильно или вытворяет какие-то глупости.

Идти на речку мама отказалась, про своих итальянских друзей Юлька ей рассказывать не стала, зная, что любопытной маме обязательно захочется с ними познакомиться, а это было бы неудобно, и Юлька заранее стеснялась возможной неловкости. В общем, несмотря на то, что маму она нежно любила, после того, как та села в свою машину и уехала, помахав дочери рукой, выдохнула с облегчением.

— Проветри дом, — сказала на прощание мама. — У тебя очень спертый воздух.