Нелла задумывается. Она, конечно, может вернуться в Ассенделфт, хотя это была всего лишь пустая угроза. Материнский дом где-то далеко-далеко, словно за океаном, это другой мир, и она не уверена, что ей хочется туда плыть. «Но даже если они потом вытащат его труп и разрежут на части, они все равно не найдут то, что ищут». А что ищет она – вот вопрос. Если она вернется, еще не факт, что она там это найдет.

– Ты пошла за мной в контору Йохана, – говорит Нелла.

Корнелия поднимает глаза.

– И правильно сделала. Нечего вам там околачиваться.

– Уж ломать, так ломать.

Корнелия хранит молчание.

– Я здесь чужая. – Нелла обращается ко всей кухонной утвари, словно проверяя значимость сказанного.

Корнелия встречает это неодобрительным смехом.

– Неправда. Это ваш дом.

– Ты так считаешь? Как можно называть домом место, где царят тайны, обман и выяснение отношений?

Корнелия смотрит ей в глаза.

– Одна тайна. – Она сразу напряглась. – Только одна. Или у вас свои тайны?

Нелла мгновенно почувствовала себя виноватой. «А какие у меня тайны?» Она вдруг подумала об Отто, чье имя застряло в ее дневнике рядом с именем мужа.

– Нет, – отвечает она, смело встречая взгляд Корнелии. – Зато я постоянно наталкиваюсь на чужие. – Она делает глоток теплого вина.

Корнелия садится напротив.

– Еще пять минут, и пироги будут готовы. Я добавила спаржу. Эксперимент. – Она подается вперед. – Это наш дом, Нелла. Мой и ваш. И я сделаю все, чтобы так оно и оставалось.

Нелла молча ерзает на стуле.

– Ну что вы оставили в Ассенделфте?

– Достоинство. Доброе имя.

– Мне казалось, ваш отец сильно его подпортил. Вы хотите, чтобы теперь то же самое сделал ваш муж? – Она ждет какого-то отклика, но Нелла молчит. – Джек Филипс, – тихо говорит служанка. От этого имени, произнесенного вслух, атмосфера словно сгущается, и Нелла сразу напрягается, застыв в ожидании. – Он не вчера появился, – продолжает Корнелия, – и продержался дольше других.

Огонь лижет поленья, и они трещат, разбрасывая снопы искр.

– Отто мог бы тебе о нем порассказать, если тебе интересно, но ты особенно не рассчитывай. Отто у нас молчун.

Нелла кладет фляжку на старый замасленный разделочный стол. Как ей снова заговорить с Йоханом? Неделя, в течение которой она его избегала, показалась ей вечностью. Ее так и подмывает что-нибудь сломать или отшвырнуть, раздавить жука, а еще лучше оттаскать мужа за волосы. Кажется, она ни перед чем не остановится.

– Почему Отто много про него знает?

Корнелия пожимает плечами.

– Хозяин вырастил его как сына. Он все видит, все понимает. Между прочим, говорит по-французски и по-итальянски. Хозяин научил его всему, что знает сам, но из-за своего цвета кожи Отто не может применить это в деле. Марин говорит, что это жестоко.

Корнелия открывает печку, и вместе с жаром оттуда выходит противень с пирогами, которые она сбрызгивает кислым соком незрелого винограда и смазывает маслом.

Нелла разламывает один. Мясной дух счастливо уживается с ароматом спаржи. Но уж больно горячий.

– Выходит, Марин с Йоханом и моя мать заранее обрекли меня на несчастье, – вздыхает она. – Они знали, чем это для меня обернется.

– Какие такие несчастья? – вскидывается Корнелия. – Что у вас было в Ассенделфте? Марин отдала вам свою комнату, дает деньги, покупает марципаны. Все оставили вас в покое.

– Мне не нужен покой.

Корнелия опустошает флягу и доливает еще вина.

– Вы уверены? А по-моему, так покой – это самое главное.

Нелла устраивается поудобнее и подставляет ноги ближе к огню. С каким отчаянием золовка тогда сказала: «Это скрыто в его душе, а из души не вытащишь». Она мысленно видит, как Йохан идет ко дну. Вспоминает его слова на барже, когда они возвращались с ужина в гильдии: «Я не сделаю тебе больно, Петронелла». Раньше ей казалось, что доброта – это объятие, улыбка, неожиданное доброе дело. Ей как-то не приходило в голову, что доброта может выражаться в бездействии, сдержанности, отчужденности. Ее пробирает озноб, она откусывает большой кусок пирога, и от его тепла образ Йохана отступает, растворяется в холодной черной стихии.

– Знаете, – снова произносит служанка, – когда Марин увидела ваш здоровенный шкап, я подумала: «Ой, что сейчас будет!» – Она ухмыльнулась, и Нелла вдруг поняла, что в этих домашних передрягах Корнелия чувствует себя в своей стихии. И ей уже не хочется назад – к никчемной матери, к кровати на шестерых детей, к непредсказуемому будущему. Она хочет сама быть себе хозяйкой, а посему знать обо всем, что происходит в доме.

– Скажи, Марин кого-нибудь любила?

Пальцы служанки стиснули фляжку.

– Любила? – повторяет она как эхо. Потом опускает глаза на огонь. – Если вы ее об этом спросите, то услышите, что любовь – это призрак, за которым все гоняются, но никто покуда не поймал.

Нелла задумалась над тем, как ей возразить, но Корнелия подавляет ее своим напором:

– Нелла, я знаю, что говорю, уж поверьте. Любовь! Да все девушки в городе расшиблись бы в лепешку, лишь бы стать женой Йохана Брандта.

– Я спросила тебя про Марин…

– Мужчина, который не хватает сразу то, что ему принадлежит по праву, который не бьет своих слуг и покупает жене подарки на зависть всем жителям Золотой Подковы…

Нелла глядит в огонь. Пляшущие язычки пламени сходят на нет.

– Но ведь он наверняка, как и я, считает наш брак ловушкой?

Корнелия поднимает брови.

– В этом городе есть ловушки пострашнее, Нелла. Жизнь так устроена. – Она тоже глядит в огонь, втягивая нижнюю губу. – Не возвращайтесь в Ассенделфт, – говорит она, избегая встречаться взглядом с Неллой, а у той становится немного легче на душе. – В спальне наверху у вас стоит шкап за две тысячи гульденов. И, как я недавно еще раз убедилась, практически пустой.

Нелла размышляет об обитателях этого дома. Пока она держит язык за зубами, их безопасность в ее руках. Но сколько же вопросов остается без ответа…

Корнелия смотрит на молодую хозяйку, словно читая ее мысли.

– По мне, так ваша жизнь только началась.

Вечером, поднимаясь к себе, Нелла слышит малоприятные звуки: ее золовку выворачивает наизнанку. Тут же и к ее горлу подступает тошнота. Может, ей пойти к Марин, приобнять, предложить чай с шалфеем? Ничего этого она не делает. У себя под дверью она обнаруживает стоящий букетик из мелких ярко-красных и голубеньких цветов. В него вставлена записка, и Нелла сразу узнает почерк, фраза начинается с большой заглавной буквы, а строчные буковки наклонились вперед и словно бегут к точке. Первая записка, которую написал ей муж.