Меж тем Марин размыкает веки и вперяет взгляд в пустоту.

– Что ты наделала? – спрашивает она громко. У Неллы перехватывает дыхание. – Что ты наделала?

Ответа нет.

Через какое-то время она не без труда вылезает из ванны и медленно вытирает ноги и руки. Для человека, который, как она утверждает, отказывает себе в сладком, она неплохо смотрится. Марин облачается в длинную льняную сорочку и, присев на край кровати, застывает. Она разглядывает географические карты на стене так, словно хочет их продырявить, а затем скользит взглядом по корешкам книг, похоже, в поисках чего-то. Вот она протягивает руку к полке, и у Неллы замирает сердце. А Марин открывает книгу и, вытащив любовную записку, рвет ее пополам, а затем еще и еще, пока от той ничего не остается, кроме белого конфетти, падающего в ванну. Марин плачет, закрыв лицо руками.

Нелла возвращается к себе, пристыженная. Подглядывать, да еще так долго! Пока она гадает, за что же Марин так казнится, впереди мелькает какая-то тень – чья-то пятка бесследно исчезает.

В гостиной Марин склонилась над большим листом бумаги.

– Что это? – спрашивает ее Нелла.

– Карта Венеции работы де Барбари. – Голос Марин звучит неожиданно низко и как будто сыровато. Подняв взгляд на невестку, она видит пятилепестковые цветы барвинка, спускающиеся к ее ушам, и хочет сказать что-то по этому поводу, но в итоге воздерживается.

Нелла по-своему смакует неуверенность золовки. Теперь, когда ей известна тайна этого дома – то, что Йохан не такой, как другие мужчины, она считает себя ровней. Ее молчание только растет в цене, а явление хозяйки дома сквозь замочную скважину в обнаженном виде, по-настоящему уязвимой, лишь добавляет уверенности. Она разглядывает Марин и, хотя видит только длинные пышные юбки, черный треугольник корсажа и белый полунимб оголовья, ей доподлинно известно, что под всем этим скрывается.

– Йохан едет в Венецию, – говорит Марин. – На переговоры о меермансовском сахаре.

– Вот как. – Нелла разочарована и обрадована одновременно, ведь ей впервые сообщают хоть какие-то подробности о делах мужа.

– Пора продавать его в Амстердаме, – продолжает золовка. – Потребность в сахаре огромна. Сколько у нас кондитерских и пекарен, нуждающихся в по-настоящему хорошем товаре.

Нелла вспоминает про ее сверкающую голову сахара и вазочку с засахаренными грецкими орехами, похожими на миниатюрные мозги.

– Мне казалось, вы против того, чтобы амстердамцы ели много сахара.

– Разумеется. Моя душа, Петронелла, восстает против этого.

– Я вас понимаю.

Трудно сказать, осознает ли Марин лицемерность своей позиции.

– Сахар, которым у нас торгуют, отдает дерьмом, прошу прощения за мой голландский. – Чего только в него не добавляют… муку, мел. – И после паузы: – По крайней мере у Меерманса хороший товар.

Йохан в одиночестве садится на баржу, которая должна доставить его в док, где он уже пересядет на торговое судно. Неллу охватывает озноб, когда он в прощальном жесте поднимает руку, и она зеркально повторяет это движение: не машет, просто, несколько оторопев, держит ладонь перед собой. Со дня известного происшествия в конторе они и парой слов друг с другом не обмолвились. Когда хочется сказать так много, молчание порой оказывается наилучшим способом этого избежать.

– Я ненадолго, – говорит он. – К Рождеству вернусь.

Резеки недовольно лает.

– Почему бы тебе не взять ее с собой? – предлагает Марин, чей голос, когда она обращается к брату, становится таким ледяным, что у Неллы внутри все сжимается.

– Она будет мне мешать, – отвечает Йохан. – Вы уж о ней позаботьтесь.

Хочется верить, что речь идет о собаке.

– Да, мой супруг, – говорит Нелла.

Их взгляды наконец встречаются, и он тоже обращает внимание на воткнутые в шляпку цветы барвинка, словно обрамляющие уши. Он задумчиво разглядывает розовато-лиловые лепестки, а потом его губы растягиваются в улыбке, и Нелла отчетливо понимает: ей не хочется, чтобы он уезжал. Она разглядывает его загорелую кожу, сероватые морщинки вокруг глаз, серебристую щетину… «У Марин могут быть свои причины его ненавидеть, но я буду по нему скучать, как бы глупо это ни казалось».

Три женщины – Нелла, Корнелия и Марин – провожают взглядом фигуру, удаляющуюся вдоль Золотой Подковы.

– А почему Отто с ним не едет? – спрашивает Нелла.

– Он нам самим нужен. – Погрузневшая в последнее время Марин кажется неповоротливой, а ее движения так неуклюжи, словно у нее заморожены суставы. Корнелия отводит взгляд. – Кто притащит дрова для растопки и торф? Скоро совсем похолодает.

Уже направляясь в дом, Нелла оборачивается и узнает фигуру на противоположной стороне канала. У нее схватывает живот. Джек! Он стоит, руки в карманах, шевелюра по обыкновению всклокочена, и провожает взглядом исчезающую за поворотом баржу с Йоханом.

* * *

Тем же вечером, сидя в кухне, Нелла и Корнелия слышат, как хозяйка с Отто разговаривают наверху. Собственно, он в основном молчит, а вот у Марин модуляции голоса все время меняются. Интересно, знает ли он, что именно его хозяйка надеется получить взамен на сахар, и отстаивает ли он интересы отсутствующего хозяина, ратующего за открытый рынок на континенте. У Неллы сложилось впечатление, что Отто много чего знает, если верить Корнелии, Йохан обучил его всему, что знал сам. Видимо, читать и писать? А Лийк, помнится, говорила, что в городе есть чернокожие вроде Отто, обученные играть на музыкальных инструментах, хотя, конечно, это не то что служить камердинером. Интересно, о чем он думает, встречая себе подобных? И что он считает своей родиной?

Корнелия с досадой швыряет горошинки перца в миску с водой.

– Наверно, ей приснился очередной сон, который он не может разгадать, – говорит Нелла.

Служанка тихо смеется, оставляя комментарии при себе. Но разговор быстро заканчивается, хлопает дверь, и вот уже приближаются шаги: Отто спешит в тепло спасительной кухни. Он ошеломлен, лицо вытянуто, глаза вытаращены, нижняя челюсть отвисла. Весь в своих мыслях, он смотрит на Неллу в упор, но не видит ее, словно разглядел за ее спиной нечто пугающее, невообразимое. Он спешит прямиком в винный погреб.

– Отто, – окликает его Корнелия, не в силах скрыть панические нотки в голосе.

– Надо рассортировать вино, – бросает он на ходу. – Я должен рассортировать вино.

Нелла глядит ему вслед. Вообще, слуга всюду сопровождает хозяина, освещает дорогу фонарем, наливает ему вина. Отто не похож на обычного слугу. Он работает по дому или в саду и практически никуда не выходит.

Дождавшись, когда все улягутся спать, Нелла выскальзывает из комнаты и надевает пальто в прихожей. Ее ждет холод, возможно, даже пронизывающий холод. И опасная территория – амстердамские каналы, да еще и после комендантского часа.