— Но если мы не можем вызвать полицию, что еще остается делать, кроме как позволить мне поговорить с ним, посмотреть, не смогу ли я его утихомирить. Возможно, он сдастся.

— Я заведу машину, и мы поедем в полицейский участок, — твердо заявила девушка. Она повернулась и пробежала мимо него, торопясь в прихожую.

— Элайн...

— Поторопись! — бросила она назад.

Элайн выбежала в кухню, не удосужившись посмотреть, последовал ли он за ней. Ни Бесс, ни Джерри не было в пустой, безмолвной кухне, и она не обнаружила никаких признаков их присутствия снаружи, по пути в гараж. Она подняла белую дверь без окон над гаражным боксом, который, по словам Ли Матерли, отводился для нее, и поспешила к “фольксвагену”. Открыв дверцу, она уселась за руль и только тогда сообразила, что у нее нет ключей.

На какой-то момент она застыла при одной мысли о том, чтобы вернуться в этот дом, снова подняться по темной лестнице и вернуться в свою комнату, так близко к мастерской, где работал Деннис.

Она не сможет этого сделать.

Лучше уж она останется здесь и...

И — что? Умрет?

Нет, она не могла так легко сдаться. Вся ее жизнь была нацелена на выживание, на то, чтобы научиться преодолевать. Она слишком рано поняла, что мир — суровое место, и это никогда не угнетало ее. Она противостояла всему, маленькая девчушка с длинными черными волосами, и одерживала верх раз за разом. Она была трезвой, и серьезной, и совсем не легкомысленной, и она не станет сидеть здесь, ничего не делая.

Кроме того, был еще Гордон. Деннис едва ли сможет причинить вред им обоим, если они вместе заберут ключи. Преимущество будет на их стороне. И скорее всего, он даже не станет им досаждать. Возможно, Деннис до сих пор спит.

Она вылезла из машины, закрыла дверцу и застыла как вкопанная.

Она в первый раз посмотрела на заднее сиденье машины, пристально уставилась на то, что бросилось ей в глаза. Это был блеск наручных часов. Наручные часы были на запястье. Запястье руки. Рука тела.

Она открыла переднюю дверцу.

При верхнем освещении она вгляделась в лицо мертвеца и поняла, что это капитан Ранд. Его ударили ножом несколько раз.

Нет.

Все шло не так, как должно быть, совсем не так, как должно быть в мире. Да, верно, мир суров, жизнь трудна. Но должны же быть какие-то непреложные вещи. Одна из них — закон. Если случается беда, вы идете в полицию и получаете помощь, и все снова становится на свои места. В хорошем, разумном мире организованный закон стоит выше, всегда торжествует над безумием, поскольку безумие дезорганизованно. Когда безумие способно сокрушить закон, способно разбить ваши последние надежды, тогда весь мир должен быть безумным. Тогда сумасшествие правит бал и закон бесполезен, надежды бесполезны.

Она дотянулась до сиденья и потрогала лицо капитана, как будто своей рукой могла доказать, что это всего лишь очень объемный мираж, часть ее воображения, которую она слишком уж серьезно воспринимала. Но когда она дотронулась до трупа, тот не исчез. Он остался на сиденье, наполовину съехавший на пол, очень холодный, совсем одеревеневший и мертвее мертвого.

Она отпрянула и закрыла дверь.

Что теперь?

Она получила ответ на этот вопрос, когда кто-то у нее за спиной проговорил:

— Значит, ты его нашла. Она повернулась.

Гордон стоял всего в пяти футах от нее. Он держал длинный, острый нож с зазубренным лезвием.

— Гордон?

Он улыбнулся — жуткой улыбкой, улыбкой без тени юмора, холодной и отчужденной.

— Твои глаза тебя не обманывают, — сказал он. Это уж было слишком. Сначала обнаружить капитана сзади в своей машине. Теперь узнать, что она заблуждалась относительно Денниса, а также относительно Гордона. Это был не Деннис, несмотря на все свое легкомыслие, несмотря на свое странное настроение, это не он шагнул с грани разумного в пропасть сумасшествия, это был Гордон. Трудившийся в поте лица Гордон Матерли. Серьезный, старательный Гордон Матерли. Гордон Матерли, чьими рассудительностью и трезвостью она так восторгалась, тот, кто когда-нибудь так далеко пошел бы, поскольку работал как одержимый. Такой поворот не только отражал ошибочность ее суждений, но наносил сильный удар по самим основам ее мировоззрения. Слишком, слишком, слишком!

— Почему? — только и спросила она.

— Он шпионил в доме накануне вечером, — объяснил Гордон. — Я не знаю, почему он оказался здесь. Если ты не дозвонилась ему, значит, у него не было причины подозревать, что с версией об автостопщике что-то не так. Но когда я был снаружи, после того как ты закрыла окно и я упустил свой шанс убить тебя камнем, я услышал, как он кашлянул. Он занял позицию рядом с гаражом. Он не видел и не слышал нашу маленькую сценку, но лишь по чистому везению. Я подкрался к нему и пырнул его ножом. Он умер очень легко. Ты бы удивилась, до чего легко умирает такой крупный человек, Элайн. Думаю, он был готов после моего третьего или четвертого удара. Но я продолжал какое-то время, продолжал колоть его, чтобы быть уверенным.

Он снова улыбнулся — улыбкой, от которой зубы его оскалились в звериной гримасе, а губы растянулись скорее от ненависти, чем от веселья. Его глаза блестели, словно бусинки из полированного стекла. Его ноздри неестественно раздувались от участившегося дыхания.

Элайн хотелось, чтобы он не улыбался. Она сказала:

— Я не это имела в виду.

Гордон перестал улыбаться и хмуро посмотрел на нож в своей руке. Большим пальцем левой руки он потрогал лезвие, чтобы проверить, острое ли оно. Элайн показалось, что на его большом пальце выступила алая полоска крови, настолько тщательной была его проверка.

— Зачем ты сделал все это. Гордон? Если она будет говорить, если она чем-то займет его, возможно, его удастся перехитрить — или, возможно, кто-нибудь подойдет к гаражу спереди и увидит их. Она по-прежнему была потрясена и сбита с толку открытием, что убийца — Гордон, но часть практической сметки девушки вернулась к ней — достаточно, чтобы она была способна всерьез подумать о способах избежать того, что представало как близкая и верная смерть.

— Я не понимаю, что ты имеешь в виду, — хмыкнул он.

— Почему ты захотел убить Силию? Ты едва знал ее.

— Она была женщиной, — заявил он, как будто это был исчерпывающий ответ.

Простота, холодность, с которой он это произнес, почти заставили Элайн расстаться с надеждой. Она не стала развивать эту тему, а проговорила:

— Но Джейкоб — не женщина. И ты попытался убить его без всякого повода.

— У меня был повод! — выпалил он, теперь оправдываясь. Он растянул губы, улыбнулся, перестал улыбаться, снова улыбнулся, едва ли способный совладать с лавиной нахлынувших чувств.

— Какой повод?