как эта консерва выезжает на дорогу и начинает причесывать окрестности из двух штатных стволов.

Полицаи живут по квартирам, в одну кучу собираются только днем. Дом бургомистра практически не охраняется, но есть часовой у здания управы. Но вот каковы силы и огневая мощь в школе, где держат нашего товарища, неизвестно. Вызванные для консультации Никитин с Кашиным показать ничего не могли: в школе они не бывали ни разу. Подтвердили сведения от Енота, и все. Да и то подпольщик больше выяснил, чем они знали. Вот это хреново. Остается только надеяться, что повезет. Единственная проблема – пост на въезде в город. Пойдешь дуриком – поднимут стрельбу, всполошат гарнизон. Что делать? И так вертели ситуацию с майором, и эдак. В итоге придумали.

* * *

Въехали мы все же не таясь. Сани, ехавшие в авангарде, должны были успокоить дежуривших на посту полицаев, ведь в них сидели уже знакомые им ребята – ходок за три моря Афанасий со своим дружком Кашиным. В белых повязках, все как положено.

«Наши полицаи» выглядели довольными выше всякой меры. Ну или должны были таковыми казаться. Такую вот проверочку мы им устроили. Чтобы ребята не потеряли в последний момент боевой дух, с ними вместе сидел Витя Гаврилов со взведенной гранатой в руке. Вот кто у нас самый безбашенный боец. Готов на любую авантюру, лишь бы немцев с их прихвостнями побольше покрошить.

Встречающие оказались вовсе не гостеприимными. Полезли даже грузовик проверять. Но делали это совсем бестолково, сбившись в плотную кучу, безо всякой страховки. Короче, упокоили их быстро и без особого шума. Ножами и штыками.

И хлопцы проверку прошли. Кашин, правда, долго собирался перерезать горло, а после исполнил арию из оперы «Риголетто» над отходившим в пекло бывшим соратником, но это такое, на общую оценку не повлияло. Будут воевать.

К бургомистру и к управе решили пока не идти – ничего там выдающегося с военной точки зрения нет, потом займемся предателями. Так что «ганомаг» и семеро во главе с Базановым выдвинулись к казарме, сами же мы напрямки махнули к школе. Пробрались к ней дворами, осмотрелись. Каменное здание, танк перед входом.

– Афанасий, иди сюда, – подозвал я Никитина. – Видишь, у танка люк открыт башенный? Надо, проходя мимо, закинуть туда гранату.

– Как же часовые?

– Этих мы снимем, но танк… Если не сковырнем его, вся атака захлебнется.

Повторялась история с киевским концлагерем. Но теперь у нас не было автомобиля-бомбы про запас.

– Сними пальто, оно кровью заляпано, – начал стаскивать с себя бушлат Махно.

– Ничего, темно, не видно, – махнул рукой бывший полицай.

Вот тут наш замечательный план и нарвался на суровую реальность. Никитин неспешным шагом направился к школе, помахал часовым. И вдруг со стороны казармы послышались вопли и выстрелы. Хорошо хоть Никитин не растерялся, воспользовался тем, что сторожа начали думать, где там и по какому поводу произошел алярм, быстро вскочил на броню и засунул гранату прямо под люк. На этом его везение и кончилось. Левая нога у него соскользнула с того, на что опиралась, и он со всей дури шлепнулся о землю. Вроде живой, судя по стонам и матюкам, но проверять было некогда: один из часовых успел нырнуть за дверь и закрыть ее за собой. Чертов фашист! Нет чтобы сдохнуть спокойно и не мешать нам!

Тем временем со стороны казармы побухали взрывы гранат, раздалась длинная очередь из пулемета. Потом еще немного постреляли, и все стихло. Зато у нас со второго этажа посыпались на землю осколки оконного стекла и застрекотал двоюродный брат швейной машинки «Зингер». С музыкальным слухом у меня всегда нелады были, на таком близком расстоянии не могу определить производителя пулемета. Пришлось броситься под стены, где нас и не видно, и не слышно.

Махно разбил окно и одну за другой бросил внутрь пару «колотушек». Жаль, что на пулеметчика это не повлияло. Мало того, эта скотина, похоже, раздвоилась и начала лупить с другой стороны здания. По кому – неизвестно, но стреляли щедро. И ведь попали, сволочи! Аж двое завопили на чистом русском. Наши, значит. Один тут же затих, а второй продолжил стонать. Кто там хоть на ту сторону забрел? В таком шуме и грохоте перекличку не учинить. На минуту мы оказались в ситуации, которую в шахматах называют патом. Мы прикрываем единственный выход, а засевшие внутри – вход. И сунуться на территорию друг друга не получается.

Тем временем танк разгорался, в башне забумкала боеукладка. А ну если он как следует рванет, и будет нам и подмога, и перемога? Не, не рванул. Но дымил изрядно. Побежать под прикрытием дымовой завесы ко входу?

– Что же он не разгорается?! – Рядом лег Енот.

Вот же зараза, а ведь время играет на руку немцам! Сейчас подтянутся уцелевшие, и мы тут начнем героически складывать головы. Вот не хотелось бы. Пусть лучше немцы увековечат подвиг своих камрадов, которых мы уничтожим. Такое мне больше нравится.

Будто услышав мои мысли, из ночной темноты появился новый звук. Не для нас, мы тарахтение этого драндулета уже третий день слушаем. А ведь там тоже есть пулемет! То ли стрелок не сообразил, чей это бронетранспортер, не знаю, но срезало его если не первой, то второй или третьей очередью. Замолчал, короче. Один остался.

– Эй, немец, сдавайся! – крикнул я, когда выдалась секунда тишины. – Пострелял, и хватит. Обещаю оставить в живых!

В ответ я услышал только пожелания поесть чего-то нехорошего и несъедобного, а также была высказана гипотеза о происхождении меня от тухлой собаки. Так себе ругань, на троечку с натяжкой. Что же, пора применять химическое оружие.

Вам доводилось пытаться нормально дышать, когда рядом с вами нещадно дымит набитый тряпьем сырой валенок? А два? Даже не пытайтесь повторить этот опасный для жизни и здоровья эксперимент. Понятное дело, что главное стремление любого человека, даже немца – выбросить гадость подальше от себя. А если вслед за дымовухами к вам летят две гранаты, в просторечии именуемые «колотушками»? И при этом вас обстреливают из пулемета? Не знаю, даже я таких богатырей, что перенесли бы подобное и продолжили обороняться, не встречал. Даже если у фашиста насморк, глаза все равно щиплет!

Короче, двое ребят помоложе, Ахметшин и Гаврилов, взобравшиеся с помощью сослуживцев и чьей-то мамы в окна второго этажа, способных сопротивляться не заметили. А гоп-компанию, засевшую на первом этаже и быстренько спустившуюся в подвал, мы частью порешили, а частью приняли сдавшимися.

Сколько там приняли и кого, я не смотрел,