Мартин Ио появился на сцене, чтобы посвятить в рыцари преданного капитана, после чего пьеса закончилась под гром аплодисментов и одобрительные возгласы публики. Премьера «Победоносной Глорианы» прошла триумфально. «Семь футов под килем» пошли ко дну. На море теперь господствовала пьеса Эдмунда Худа.

Никто и не заметил, что Бартоломью не вышел на поклон.

Леди Розамунда Варли вместе с друзьями ждала в отдельном кабинете, все еще под впечатлением от прекрасного спектакля. Подали легкие закуски, беседа шла своим чередом, а затем лорд Уэстфилд привел Лоуренса Фаэторна. Для начала актер элегантно поклонился леди Розамунде, и она ответила лучезарной улыбкой, обращенной к нему одному. Хотя Фаэторна представили всем присутствующим, он не слышал имен. Для него в этой комнате существовал лишь один человек.

Леди Варли протянула обтянутую перчаткой руку, и Лоуренс поцеловал ее.

— Вы были восхитительны, мистер Фаэторн, — поздравила леди Розамунда.

— Меня вдохновляло ваше присутствие, мадам.

— Вы владеете искусством лести. — Она звонко рассмеялась и придвинулась поближе. — Какая будет следующая пьеса?

— Как вы пожелаете, мадам.

— Я?

— У нас обширный репертуар. В какой роли вы хотели бы увидеть меня в следующий раз?

— В роли Гектора.

Их взгляды говорили сами за себя с приятной откровенностью. Фаэторна приводило в восторг ее кокетство, а леди Варли — его смелость, граничащая с наглостью.

— И когда же вы хотите, чтобы я сыграл для вас, леди Варли?

— Как вам будет удобно.

— Я посвящу спектакль вам.

— Это честь для меня, мистер Фаэторн.

— Сообщить вам о дате представления?

— Я ужасно обижусь, если вы этого не сделаете.

— О, одно могу обещать вам — это будет очень скоро.

— Хорошо, — спокойно согласилась она. — Ловлю вас на слове.

Итак, встреча назначена. Среди шумной толпы, увидевшись впервые, они договорились о любовном свидании. Фаэторн был в восторге. Вот уж поистине счастливый день. Немногим удавалось за пару часов разбить Армаду и завоевать сердце Розамунды Варли.

Бенджамин Крич вышел из театра с коллегами, но скоро простился с ними и направился по своим делам. Как и остальные, он остался доволен спектаклем и испытывал сейчас облегчение. Однако его чувства не были вполне искренними. Трудно радоваться, когда ты слуга двух господ.

Никто не знал лондонские таверны так хорошо, как Крич, так что он без труда нашел место, где ему назначили встречу. Так, пройти по Истчип, повернуть налево, потом направо — вот оно. Вывеска гласила: «Колотушка и клин». Крич осознал, что очень хочет выпить, и вошел в дверь, нырнув под низкую балку.

— Привет, Бен. Спасибо, что пришел. Давай я куплю тебе выпить. Вино или пиво?

— Пиво.

— А ты не изменился, как я погляжу. Садись.

Крич опустился на стул против собеседника и вгляделся в демонические черты смуглого лица. Когда принесли напитки, Крич и его визави чокнулись.

— Ты можешь оказать нам неоценимую услугу, Бен.

Крич внимательно смотрел на собеседника и ждал, когда тот сделает первый шаг. Они знали друг друга несколько лет. Это был умный, находчивый человек, наделенный даром убеждения. Неоднозначность характера привлекала в нем Крича. В этом они были похожи.

Кричу всегда нравился Джайлс Рандольф.

Анна Хендрик ужинала дома со своим жильцом и слушала рассказ о необычном происшествии в «Куртине». Она отложила приборы в сторону, когда Николас дошел до прыжка Роджера Бартоломью с балкона второго яруса.

— Он сильно ударился? — забеспокоилась Анна.

— Врач осмотрел его, а потом его отвели домой отдыхать.

— Ради всего святого, зачем он вообще это сделал?

— Хотел отомстить труппе за то, что отвергли его пьесу. Мистер Бартоломью не смог пережить разочарование. Обида терзала его несчастный мозг, пока не свела с ума. Он очень огорчился, что самоубийство не удалось. Как и все, что он делал в театре.

— Бедняга! Он ведь так старался.

— Да, Анна. Ну, по крайней мере, одной загадкой стало меньше.

— Какой загадкой?

— Теперь ясно, кто сорвал те афиши, которые развесил Джордж Дарт.

Анна вздохнула и снова взяла нож и вилку. Потом ее взгляд упал на повязку на голове Николаса, и ее снова охватило беспокойство.

— А как твоя рана, Ник?

— Как видишь, голова все еще на плечах, — отшутился он.

— Ты не просил доктора осмотреть заодно и тебя?

— Не волнуйся за меня, Анна. Я здоров. — Он ткнул пальцем в повязку. — А бинты не снимаю, чтобы вызвать у тебя жалость.

— А где же тот злодей с рыжей бородой?

Николас тут же отбросил шутки в сторону и ответил серьезно:

— Теперь у меня еще больше вопросов к негодяю. — Он стиснул зубы. — Рыжебородому и его сообщнику придется за многое ответить. Я непременно отыщу их и потребую объяснений.

— Но как? — спросила Анна. — В Лондоне более ста тысяч жителей, двое злоумышленников найдут где укрыться. Как ты разыщешь их, Ник?

— А мне и не придется их искать. Вместо того чтобы охотиться за ними, я просто подожду, пока они сами придут по мою душу. Рыжебородый обязательно нанесет еще один удар.

— Ох, Ник! — вздохнула Анна, снова испугавшись за него.

— Нет, их жертвой стану не я, — заверил Николас. — У них был шанс разделаться со мной вчера ночью, но они им не воспользовались. Нет, Анна, их план сложнее. Первым событием стала смерть Уилла Фаулера.

— Но это же был несчастный случай, — возразила Анна. — Он вышел из себя, и вспыхнула ссора. Обычная драка.

— Я тоже так думал, — признался Ник, — но теперь сомневаюсь. Думаю, Уилла убили специально, а все остальные происшествия, включая похищение пьесы, как-то связаны с его смертью. Настоящая цель преступников — «Уэстфилдские комедианты». Кто-то пытается уничтожить труппу.

Узрев пред собою розу в самом цвету, Эдмунд Худ потерял голову и отдал ей свое сердце без остатка, опрометчиво не обратив внимания на то, что прелестница, возможно, не годится на роль его возлюбленной. Роза Марвуд казалась ему богиней в наряде простушки. Она наполнила жизнь Эдмунда смыслом, подарила ему новую надежду. Несчастья, преследовавшие пьесу, еще сильнее разожгли в поэте жажду любви. Им двигало единственное желание — завоевать девушку.

Увы, серьезной помехой на пути к мечте был Александр Марвуд. Разрушительная меланхолия хозяина «Головы королевы» в основном черпала силы из опасений за дочь. Марвуда преследовала навязчивая идея, что Розу в любой момент могут совратить, посему он редко спускал с нее глаза. Его заведение оказало радушный прием театральной труппе, но теперь ни одна особа женского пола не могла чувствовать себя в безопасности на территории постоялого двора. Нервному Марвуду все актеры казались развратниками, не пропускающими ни одной юбки, а тот факт, что кто-то обрюхатил двух служанок, лишь укрепил его в этом мнении.