Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А ты не понял? — изумился Кавказец.
— Не въехал до сих пор? — выпучил глаза Кабан.
— Это «пресс-хата», — заговорил пахан, усмехаясь. — Тут так опускают, что уже не подняться. Но для тебя сделаем исключение. Ломись из хаты, пока я добрый.
— Ломиться? — переспросил Белов.
— Ага. Стучи в дверь, зови попкарей на помощь.
— Кричи, что, мол, обижают, — хохотнул Кролик, демонстративно натягивая кружку на кулак.
— Тебя выпустят, — пообещал Кавказец.
— А ты подпишешь все, что тебе менты скажут, — подытожил пахан.
— Или оставайся, — предложил Череп. — Будешь делать нам приятно, а мы — тебе.
Он еще весело скалился, когда локоть Белова врезался ему точнехонько в висок.
— Уй! — простонал Череп, заваливаясь набок с открытой банкой сгущенки в руках.
Все уголовники, включая пахана, вскочили на ноги. Кролик замахнулся своим эмалированным оружием. Готовый к этому Белов упал на спину, кувыркнулся через голову и выпрямился в бойцовской стойке.
Кролик, потерявший равновесие при ударе в пустоту, рухнул животом поперек стола. На пол со звоном полетели миски и ложки. Кавказец и Кабан бросились вперед, подбадривая себя воинственными криками.
Первого Белов встретил коротким хуком в подбородок, второго хлестнул пальцами по глазам, развернул и толкнул на подоспевшего Черепа. Затем, не сбавляя темпа, он запрыгнул на стол, достал ногой разинутый рот Кролика и взялся за пахана. Тот, попятившись, запустил пятерню под матрац верхней койки, но достать ничего не успел. Белов рванул на нем майку, накрывая ею перекошенное лицо, а свободную руку, сжатую в кулак, дважды впечатал в оголившееся брюхо.
— Ох! — крякнул пахан. — Ох! — и сложился пополам, потеряв интерес к происходящему.
Едва Белов отпрянул в сторону, как на то место, где он только что стоял, обрушился табурет. На пол посыпались доски с торчащими гвоздями. Держась за отломленные ножки, Череп недоуменно захлопал глазами, но слишком долго заниматься этим ему не довелось. Спустив ему на локти расстегнутую рубаху, Белов лишил его возможности двигать руками, боднул его в нос и вновь сменил позицию, уклоняясь от беспорядочных ударов Кролика, Кавказца и Кабана.
Маневрируя, он наступил на дощечку с торчащим гвоздем, но не стал тратить время на то, чтобы оторвать от нее подошву. Все его внимание было сосредоточено на противниках, все силы вложены в блоки и удары.
Легче всех отделался красноглазый альбинос, отправленный пяткой в зазор между койками. Кавказцу, схватившего ложку с заточенной ручкой, Белов вышиб парочку передних зубов, а потом еще и приложил его носом об стол. За это время Кабан неоднократно достал его кулачищем и носком башмака, но все это были суетливые, скользящие удары.
— Вот как надо, — сказал ему Белов.
И продемонстрировал, стремительно работая руками.
Когда Кабан, наконец, повалился на пол, его физиономия представляла собой кровавую маску с белыми от боли глазами.
Воспользовавшись передышкой, Белов избавился от деревяшки, приклеившейся к подошве. В туфле сразу стало мокро от крови. Не обращая внимания на эту царапину, Белов шагнул к пахану.
— Хорош! — просипел тот, не в силах ни разогнуться, ни оторвать скрюченные пальцы от живота.
Хорош? В смысле, хватит?
Шалите, граждане отморозки!
Раз-два! Совершив изящный пируэт, Белов нанес два точных молниеносных удара, слившихся практически в единое целое. Первый, произведенный ногой, пришелся в коленную чашечку Кавказцу, второй — основанием ладони — в верхнюю губу Кролика. Кавказец сделал шажок и рухнул лицом вниз, как подкошенный. Кролика Белов захватил пальцами за многострадальную губу, потянул на себя и подвел к двери.
— Стучи, — сказал он. — Тут кто-то выламываться из хаты предлагал. Я не возражаю. Выламывайтесь, козлы.
— Ты кого это…
Хрясь! Получивший по ушам Череп тоненько завыл, пряча голову в ладонях. Хрясь! Разогнувшийся, наконец, пахан улетел за стол, кроша там уцелевший табурет.
— Стучи, — повторил Белов мычащему Кролику.
Тот подчинился.
— Что дальше? — проскулил он, когда его распухшая губа выскользнула из разжавшихся пальцев.
— Как что? — удивился Белов. — Кричи.
— Что? — гнусаво спросил Кролик, пойманный на этот раз за нос.
Его дружки вяло шевелились, приходя в себя после полученной трепки. Они походили на людей, побывавших в самом сердце урагана.
— На помощь зови, — подсказал Белов. — Мол, убивают и все такое. Только на полном серьезе кричи. Потому что я ведь и действительно пришибить могу. Веришь?
— Конвой! — заорал Кролик. — Вскрывай хату, пока нас тут этот псих не пришиб на хрен!
Это было не совсем по сценарию, но Белов возражать не стал. Пусть будет импровизация. Главное, чтобы от души.
Из камеры Белова отвели в еще менее привлекательное помещение, специально приспособленное для интенсивных допросов. Интерьер нагонял тоску, мебели фактически не было. Только колченогий письменный стол с телефоном, пара стульев да табурет, привинченный к полу. Железная дверь была достаточно массивна, чтобы заглушать протестующие вопли тех, кому в этом помещении что-либо не понравится. В углу висела раковина, из которой тянуло блевотиной.
Сесть Белову не предложили. Подвели к стене и приковали наручниками к трубе парового отопления. Тут он был словно пес на цепи. Лечь или хотя бы опуститься на корточки не удавалось — не позволяла цепочка, задиравшая руку вверх. Уворачиваться от ударов тоже было трудновато, поскольку места для маневров было мало. Один стальной браслет с отвратительным скрежетом скользил по трубе, второй вгрызался стальными зубьями в запястье, не позволяя позабыть о себе ни на минуту.
— Ты напрасно упрямишься, баран, — говорил капитан, прохаживаясь перед Беловым с дымящейся сигареткой в пальцах. — Лучше подпиши чистосердечное признание. Все равно не отвертишься.
— Не теряйте времени, господин полицейский, — посоветовал Белов. — Я никого не убивал.
Говорить было трудно, держаться молодцом — еще труднее, однако иначе было нельзя. Белову оставалось только терпеливо переносить побои и издевательства, а самому ждать, пока его вытащат из застенков.
«Или не вытащат? — подумал Белов. — Что-то долго раскачивается капитан Ертаев. И в администрации президента не чешутся. Выходит, придется выкарабкиваться собственными силами? А сколько их осталось, тех сил?»
— Все так говорят, — закивал капитан. — Все не виноваты, пока их не прижать хорошенько. А потом все сознаются в преступлениях.
— Я не сознаюсь, — сказал Белов.
— Созна-а-аешься, — ощерился капитан.