Вновь послышались бабьи всхлипы и причитания:

– Ой, лишенько-о… – Голос был вроде бы Купавин.

– Знала б кого – коромыслом убила…

По тому берегу Вытеклы медленно полз с верховьев зольный обоз. Снег сошел, и головастые лошаденки еле тащили волоком груженые доверху сани. Судя по тому, что коробов было семь, а возчиков всего пять, это возвращались с Теплынь-озера те самые сволочане, которых древорезы сперва прибили, потом приодели. На сей раз обозники выбрали кружной путь, подале от слободки, то ли избегая встреч с теплынцами, то ли просто надеясь пройти через княжьи земли беспошлинно.

Надежда не сбылась: из-за бурелома выступили трое храбров и сделали им знак остановиться. Один принялся толковать о чем-то с вожаком обоза, а двое других побежали зачем-то шарить в санях и тыкать сабельками в золу. Однако мало кто глазел на них с этого берега. Не до того было…

– Ой, лишенько…

– Лишенько?.. – неистово вскричал Шумок, сорвал шапку и, осмотрительно выбравшись на сухое, метнул под ноги. – Врешь, Купава! Главное-то лихо еще впереди!..

Народу вокруг собиралось все больше и больше. Дурак – он давку любит…

– Эка! Невидаль!.. – надсаживался никем не останавливаемый Шумок. – Ну, загнали в лес Кудыку! Ну, Докуку в бадью кинули! Ну, Шумка завтра затопчете – за правду!.. Новые народятся!.. А вот ежели царь на князюшку нашего опалу положит – вот оно, лишенько-то! Вот когда взвоете!..

– Дык… – ошеломленно молвил Плоскыня. – Зачинщиков-то кто велел выдать?.. Сам князюшка и велел…

Воззрился на беспокойно шевельнувшихся храбров и продолжить не дерзнул.

– Навет! – Шумок вскинулся на цыпочки. – С той самой лютой битвы князюшка личика своего не казал!.. А про зачинщиков нам по-письменному прочитали!..

Толпа всколыхнулась, загомонила растерянно:

– А и правда, братие!..

– Как не видели? А на пиру в боярском тереме?.. Вон Брусило видел – через ограду…

– Да в тереме – что в тереме? Раньше-то князюшка что ни день в слободку наезжал!..

– Неужто под стражей держат?..

– Эй, храбры! Чего молчите? Что с князюшкой нашим?

Храбры помялись, совсем поскучнели.

– Да ни под какой он не под стражей… – нехотя отозвался старый седатый храбр, именем Несусвет. – Гневается на него царь-батюшка, это верно… Вот и кручинится князюшка-то наш, сам из горницы не выходит…

– За вас, мохнорылых, сердечко надрывает! – со слезным звоном в голосе пояснил Шумок. – Ночами, чай, не спит!.. Вот так, теплынцы! Были княжьи, станем царские…

– Да ты что такое говоришь-то? – опомнившись, взревел законолюбивый Плоскыня. – Мы и так от роду царские!.. Бей его, берендеи!..

Древорез кинулся на смутьяна и, к удивлению своему, впервые поддержан не был. Мало того, справа его оплели по уху, слева огорчили притузком, потом умелым взмахом коромысла положили в грязь и принялись охаживать чем ни попадя. Плоскыня был настолько ошарашен, что даже не отбивался. Но тут, смекнув, что может лишиться мужа, заголосила Купава, и храбры со вздохом сожаления двинулись вперевалочку к месту расправы. Помятого Плоскыню отняли, поставили на ноги и, прочистив ему затрещиной мозги, стали вязать как зачинщика смуты.

Расплескивая полозьями весеннюю жижу, подлетели влекомые крепкой чалой лошадкой легкие санки.

– Тпрру!.. – Седок откинулся, натягивая вожжи. Ворот – козырем, горлатная шапка… Боярин.

– Чурилу с Нахалком видел кто-нибудь? – Блуд Чадович был не на шутку встревожен.

Храбры опешили, призадумались. Стоящий простоволосо народ насторожил уши.

– Да намедни в гридницу боярышня приходила… – осторожно покашливая, отозвался старый седатый храбр. – Вроде идти куда-то мыслила… Ну и, стало быть, велела сопровождать… А потом – даже и не знаю… Что-то не видать ни того, ни другого…

– Сопровождать велела?.. – Боярин насупился. – А почему им?

Храбр покряхтел, помялся.

– Да насчет Докуки пытала… – признался он с неохотою. – Ну, того, что сечь тогда собирались… А Чурило с Нахалком, вишь, возьми да и скажи: знаем, гуляли, мол, с ним вместе…

– А ну отыскать мне сей миг обоих!.. – гаркнул боярин, наливаясь кровью. – Хоть из-под земли, а достать!.. И вы тоже ищите!.. – обернулся он к слобожанам.

Храбры бросили недовязанного Плоскыню и побежали, чавкая сапожищами, кто куда. Люд поспешно нахлобучил шапки и тоже рассеялся. Заливисто ржанула чалая лошадка, унося по грязи боярские санки. На истоптанной в слякоть улочке остались трое: Шумок, Плоскыня да жена его Купава, взвывшая вдруг пуще прежнего.

– Молчи, дура!.. – покряхтывая от принятых беспричинно побоев, в сердцах бросил ей Плоскыня. – Как ни надседайся, а доброй свиньи не переголосишь!..

Купава примолкла, подняла вывалянные в грязи бадейки и, вздевши их на коромысло, нетвердо двинулась к Вытекле.

– Ой, лишенько… – всхлипнула она напоследок.

– Да не убивайся ты так, – заметил Шумок, наблюдая, как Плоскыня, обиженно сопя, оглядывает испачканную одежку. – Грязь – не сало, потер – и отстало… Пойдем-ка лучше, брат, кружало навестим…

– Да не на что, – буркнул Плоскыня. – Третий уж день никто берендеек не заказывает…

– А угощу! – И подброшенная с грязной ладони кувыркнулась, сверкнула в воздухе серебром греческая монетка.

– Да ты разбогател никак? – вытаращился на Шумка Плоскыня.

Тот лишь осклабился и шало подмигнул в ответ.

– Поколе за правду платят, – загадочно изрек он, – потоле она и жива!..

* * *

– Али моя плешь наковальня, что всяк в нее толчет?..

С перекошенным личиком Лют Незнамыч метался по клети и потрясал кулачонками перед вежливо отклоняющимся Чурыней, а один раз чуть было даже не пнул с досады хитрый резной снарядец, снятый со стола и задвинутый в угол.

– И это волхвы? – в ужасе вопрошал он. – Это кудесники?.. Какая-то девка приходит среди ночи, вяжет обоих…

– Да девка-то – боярская племянница, – весь пожимаясь от неловкости, вступился было за кудесников хмурый немилорожий Чурыня. – Храбров с собой привела…

– Чурыня!.. – Розмысл вне себя топнул ножкой. – Да ты… Ты послушай, послушай сам, что говоришь-то!.. Храбров на капище привести! Волхвов связать!.. Это же всякого страха лишиться надо!.. Раньше кудесник, бывало, только посохом стукнет, а у берендеев уже и поджилки дрожат… Распустил ты людишек, Чурыня! Распустил!..

– Ну, неправда твоя, Лют Незнамыч! – обиделся сотник. – Да разве же я над волхвами поставлен?.. А на погрузке у меня все по струнке ходят…

– По струнке? А этот твой брылотряс?.. Как его хоть зовут-то?..

– Воробей… – нехотя отозвался Чурыня.