— Корпус шесть, третий этаж.

— Спасибо.

Она удаляется, и я вижу, как подпрыгивает её коса. Ускоряю шаг; на входе в корпус шесть мне приходится изложить свое дело и предъявить пропуск еще одному охраннику. Он впускает меня; я поднимаюсь по лестнице на третий этаж; совсем юный сержант предлагает мне присесть и заполнить бланк. Я обязуюсь не изучать содержимое документов, которые будут мне переданы, в период их транспортировки без разрешения на то, выданного Вооруженными силами Израиля, Министерством здравоохранения или официальным полномочным представителем.

Потом ещё один бланк, в котором я обязуюсь, что если мне будет дано разрешение изучить документы, то я ни при каких обстоятельствах не раскрою их содержания в целом или в части торговым агентам, враждебно настроенным элементам или кому бы то ни было, если у них нет на то разрешения, выданного Вооруженными силами Израиля, Министерством здравоохранения или официальным полномочным представителем.

Потом ещё один бланк, в котором я указываю свои медицинские данные, звание на момент увольнения из армии, текущий род занятий, семейное положение и отчитываюсь о недавних заграничных поездках.

Вот теперь все заполнено и подписано, и юный сержант сообщает мне, что сейчас меня примет заместитель командующего Дан Рон. Она открывает дверь и приглашает меня пройти в его кабинет.

— Вы приехали за картой Ибрахим Ибрахима?

— Да.

— У нас её нет.

Дан Рон — майор, у него широкие плечи и щетина, и он, скорее всего, высокий, но я не могу утверждать: он сидит за большим столом, на котором стоят телефоны, аппараты внутренней связи и фотографии его и его подруги во всяких красивых местах в Израиле и за границей. Позади него на стене большая карта Израиля, портрет начальника штаба (в рамке) и большое окно с видом на рядовых. Рядовые красят забор.

— У вас её нет?

— Нам её не прислали из дивизии.

— И что мне делать?

— Не знаю. Можете поехать забрать карту в дивизии.

— А где это?

— В Нетании.

— В Нетании?

— Тут, кстати, есть один человек из дивизии. Заодно подвезёте его туда. Вы ведь не против?

Он встает из-за стола; он действительно высокий.

— У меня обед. Сержант расскажет вам, как доехать.

Он берет со стола свой пистолет и засовывает его за брючный ремень, так как кобура придумана для сопляков, и стремительно покидает свой кабинет. В его стремительности сочетаются военная целеустремленность и изрядный голод. Юный сержант выводит меня из кабинета и, сидя в своей маленькой приемной, рисует мне карту на обратной стороне бланка отчета о поврежденном оборудовании, и подробно рассказывает, как туда доехать. Если потороплюсь, успею заехать в один или два музыкальных магазина.

— Только погодите, — говорит она, — я позвоню Озу.

Она набирает номер, по которому его можно найти, но, конечно же, он обедает.

— Вы можете подождать его здесь.

— А позвонить можно?

— Куда вы собираетесь звонить?

— Своей девушке.

— На первом этаже есть телефон-автомат.

Я спускаюсь на первый этаж, но Кармель нет дома, или она есть, но не берет трубку. Пробую еще раз. Нет ответа. Сзади меня в очередь стоят трое солдат. Я пропускаю позвонить первого, потом второго, потом пробую позвонить еще раз, но все безрезультатно.

Поднимаюсь на третий этаж. Оз — капитан. Он уже ждет меня. Похоже, он слегка сердится, но не показывает этого. Мы идем к моей машине. Движение опять затруднено, и мы очень долго выбираемся из Тель-Авива на шоссе, идущее вдоль моря. На сей раз я решаю не включать музыку, дабы оградить себя от контактов со своим пассажиром; я попробую начать разговор сам: это поможет мне управлять им.

— Так что вы делаете в дивизии?

— Я бы предпочёл не говорить об этом.

— Засекреченная информация?

— Так точно.

— А куда именно мы едем? Дивизия далеко от центра города?

— Я бы предпочёл не говорить о местонахождении дивизии.

Ставлю кассету «Transilvanian Hunger» в магнитолу. Начинается заглавная композиция, и Fenriz кричат о холодных горах, жестоких руках, тенях от жуткого дворца, о нескончаемых снах среди дня, но лицо моего пассажира не выражает ни малейшей реакции. Челюсти его напряжены, рот закрыт, глаза неотрывно следят за какой-то воображаемой целью на дороге.

— И как там, в Нетании? Там что-то происходит? Там есть куда пойти?

— Я бы предпочёл не отвечать ни на какие вопросы.

Мы едем в молчании ещё несколько минут и слушаем альбом дальше. Заглавная композиция на английском, но большинство остальных на норвежском. Мы проезжаем через северные пригороды Тель-Авива, затем через длинные песчаные дюны, затем через несколько деревень (непонятно, как там: счастливо, потому что царит изобилие в относительной близости и к морю, и к городу, или плохо, так как они вымерли). Приморское шоссе по временам бывает очень красивым, но сегодня на нем туман и пробки, а море по левую руку такое же грязное, как и небо. Я открываю бардачок.

— Хотите мятную конфетку?

— В данный момент нет. Спасибо.

Прибавляю громкость. Мне нравится, когда музыка становится похожей на размытое пятно, когда все инструменты сливаются в единую какофоническую звуковую стену, когда фанаты настоящего хард-кора слышат в ней мелодии, которых там может и не быть. Четыре композиции написаны одним парнем, который убил Иеуронимуса. Об этом написал свою последнюю статью в «Кэпитол» Йорам Израэли. Про него я расскажу как-нибудь попозже. Заканчивается последняя композиция, и, прежде чем я попытаюсь установить вербальный контакт с Озом ещё раз, я даю внезапной тишине зазвучать в полную силу.

— Блэк-метал, — поясняю я.

Нет ответа.

— Некоторые его не переносят.

Нет ответа.

— Воющие гитары, вокал, как у баньши, которую режут заживо, бас, как бетономешалка, супер-быстрые ударные, отвратительные клавишные. Многие считают, что это невыносимо. Вам нравится?

— Я не особенно заинтересован.

Мы проезжаем Уингейтский институт физической культуры, что значит, что мы уже близко от Нетании. Раньше это был интересный город. Тут были красивые пляжи, красивые девушки, туристы и первоклассная футбольная команда. Теперь это очередное серое место между Тель-Авивом и Хайфой, безликое и жутковатое. В те славные времена, когда «Маккаби Нетания» возглавляла национальную лигу, а Давид Пизанти ещё не уехал играть за клуб «Брайтон» в Англию, газеты не без гордости писали, что наш бомбардир и его европейские подружки-супермодели, занимаясь любовью, обмазывали друг другу интимные места хуммусом[30], а затем совместно слизывали это столь популярное блюдо восточной кухни.