— Мечта многих мужчин — иметь сразу двух женщин! Сможешь ли удержать? — прижимаясь ближе, промурлыкала Тайра.

— Конечно, у меня же две руки, да вы и сами не захотите уходить!

— Иногда мужчины очень самонадеянны! — заметила Арис, выворачиваясь из его объятий и отдавая малыша Тайре. — Руки-то две, а сердце — одно. И важно не кого ты держишь в объятиях, а кого ты хранишь в своем сердце!

— На голодный желудок философские беседы я вести не способен, — ушел от ответа Мадрук, направляясь к накрытому столу. — Предлагаю пообедать, а потом уже все обсудить!

Странно, но Арис действительно успокоилась и чувствовала себя вполне комфортно, обедая с Тайрой, Мадруком и их сыном и наблюдая за их повседневным общением. Видимо, защита действовала, даже если Тайра и пыталась что-то делать, это больше не задевало Арис. Но в то же время она недоумевала: зачем Мадрук и Тайра пригласили ее на этот обед? Чтобы показать, что ее любовь — иллюзия, а это — реальность, в которой ей нет места? И самый главный вопрос: готова ли она смириться с этим и принять то, что она может остаться лишь звездой, иногда озаряющей своим светом серую упорядоченную монотонность их будней? И сможет ли она принять, что Мадрук не готов, да и не хочет ничего менять? Может, даже и не думает о том, чтобы что-то менять.

Все эти мысли со всей своей беспощадностью обрушились на Арис вновь, когда она наконец-то вернулась в свою комнату. Она разрыдалась, чувствуя, как напряжение этих часов измотало ее. Вспомнились слова Хортицы о том, что она всегда может уйти из ситуации, если почувствует, что она невыносима. Да, она может прямо сейчас уехать и спрятаться в храме, или вообще уйти в горы, в пещеру, и никогда больше не видеть Мадрука, не встречать Тайру, не чувствовать себя виноватой перед их сыном.

Она попыталась представить себе, как это — отказаться от своей любви, больше никогда не видеть Мадрука, не иметь даже возможности прикоснуться к нему, не услышать его поддразниваний. Перспектива была настолько ошеломляющей, что Арис ощутила невыносимую сердечную боль. На какое-то мгновение ей даже показалось, что ее сердце остановилось и она перестала дышать. Арис рухнула на пол почти без чувств, стараясь вздохнуть и разогнуться. Как жрица, она понимала, что мир дал ей эту любовь, чтобы она научилась любви без ожиданий, без надежд, но как простая смертная женщина, она хотела быть рядом с мужчиной, которого любит, и мысль о том, что это невозможно, убивала ее.

Арис видела, что это только ее выбор — остаться в этой любви и принять реальность такой, какая она есть, или убежать. Она злилась на себя и на Мадрука за то, что он настоял на этом обеде, столкнув ее с реальностью, не оставив ей даже маленького шанса на что-то иное. Умом она пыталась себя убедить, что нет никакой надежды, но сердце отказывалось это принять. Сердце продолжало верить в чудо: вдруг Мадрук однажды поймет, что, отказываясь от любви, он отказывается от жизни? Измученная этой борьбой, свернувшись калачиком и обхватив себя руками, Арис уснула.

Она проснулась от того, что Мадрук целовал ее заплаканное лицо. За окном было темно.

— Ты злишься на меня, — констатировал он. — И ты плакала.

— Да, я злюсь! — согласилась Арис. — И да, я плакала.

— Это была моя идея пригласить тебя на обед. Ты знаешь зачем?

— Чтобы я увидела, что у меня нет никакой надежды быть с тобой?

— Нет, чтобы ты увидела мою реальность и поняла мой выбор.

— А у тебя есть выбор? — с горечью спросила она.

— Да, у меня есть выбор, и я долго размышлял о том, что я выбираю: любовь к тебе и жизнь с тобой или любовь к моему сыну и мои обязательства по отношению к стране и мои обещания Тайре. Наверное, проблема в том, что я не уверен, понимаю ли, что такое любовь. Это что-то слишком иллюзорное, то, что может исчезнуть так же внезапно, как появилось. А ребенок — это реальное, и от меня сейчас зависит его будущее.

— Но ты не можешь жертвовать своим настоящим ради его будущего! — почти взмолилась Арис, встав в кровати на колени напротив него. — Когда ты отказываешься от себя, когда ты отказываешься от любви, ты отказываешься от своей жизни и от решения своих задач. Ставя ребенка на первое место, ты словно передаешь ему решение своих проблем, ответственность за свою жизнь, а для него это слишком много, ему не справиться с этим. И вместо того чтобы сделать его счастливым, ты делаешь его несчастным. Ребенок не может прожить твою жизнь за тебя, это твоя ответственность перед самим собой, и в этом ты обретешь силы, но ребенок не может и отказаться от этого, он вынужден жертвовать собой ради тебя. Даже в любви есть приоритеты: на первом месте — ты сам, твоя реализация, твоя миссия, твое творчество, на втором месте — твоя женщина, твоя любовь, и только на третьем месте — твой ребенок и потом — твои родители.

— Я не свободен выбирать то, что мне делать! Я обязан заботиться о сыне, я обязан заботиться о родителях, я обязан думать о своей стране.

— Это неправда, любой из нас свободен выбирать, как нам проживать жизнь. Когда мы перестаем спасать других за счет себя, когда мы уходим от постоянного «должен» и «обязан», когда мы перестаем предавать себя и отмахиваться от своих желаний, только тогда у нас появляются силы создавать ту реальность, которую хотим мы, и только тогда мы способны реализовать то, ради чего мы родились на этой земле. — Арис пыталась достучаться до сердца Мадрука. Но Мадрук, видимо, слушал уже не ее, а свое тело, которое диктовало ему совсем другие мысли. Он притянул Арис к себе и посадил себе на колени, гладя ее обнаженную грудь.

— Может, ты в чем-то и права, иногда мне кажется, что я проживаю чужую жизнь, выполняя чужие обязанности, которые не приносят мне радости, засыпаю с чужой женщиной, не понимая, что я тут делаю и зачем! И есть ли миссия и как ее найти? — Мадрук размышлял, продолжая ласкать горячее тело Арис. — Но сейчас я со своей женщиной и хочу полностью насладиться этим.

— Мадрук, — простонала Арис, уже не в силах сопротивляться силе, соединяющей их, — говорят, что в пещере Зевса, которая находится в Диктрейских горах, около плато Лассити, можно узнать свою миссию.

— Я подумаю над тем, чтобы отправиться туда в путешествие с тобой как можно скорее, а пока я хочу продолжить мое путешествие по восхитительным изгибам твоего тела и исследовать его глубины… — уже шептал Мадрук, спускаясь поцелуями все ниже.

— Ты невыносим! — последнее, что произнесла Арис, растворяясь в наслаждении и стараясь не думать о будущем.

Время пробуждения и преобразования.

Послание 24-го лунного дня.

То, что создано душой, останется в веках.

Черпайте вдохновение в любви, создавая новые миры.

Утром Арис проснулась и поняла, что улыбается от счастья. Если первая ночь была лишь робкой дегустацией друг друга и обещанием будущего наслаждения, то сегодня состоялось пиршество, где одно изысканное лакомство сменяло другое. Словно вся страсть, так долго ждавшая своего часа, стремилась проявить себя и разных формах. Стоило им завершить что-то одно и отдаться пульсации наслаждения, как их снова бросало друг к другу. Натиск сменялся томным растворением, бешеная скачка переходила в полудрему. Они никак не могли насытиться друг другом. Мадрук ушел почти под утро, поцеловав ее на прощание и сказав: