Рэйчел открыла было рот для очередного возражения, но я аккуратно положил ей на губы ладонь. Глаза у нее при этом строптиво сузились.

— Послушай, это не только ради тебя, но и ради меня. Если и будет охрана, то малозаметная и ненавязчивая, зато я смогу спать спокойно.

Я чуть отнял руку от ее рта, ожидая встречной тирады. Она покорно вздохнула и расслабилась: дескать, твоя взяла. Тогда я поцеловал ее в губы. Рэйчел поначалу не реагировала, но затем я почувствовал, как ее язык вкрадчиво скользнул по моему. Рот у нее открылся шире, а я стал тихонько на нее налезать.

— Ты используешь секс, чтобы добиться того, чего хочешь? — спросила она, задышав сильнее, когда я провел рукой по внутренней стороне ее бедра.

— Конечно нет, — сделал я брови домиком (дескать, как ты могла подумать такое). — Я мужчина. Секс — это то, без чего мне просто никак.

У себя на языке я ощутил ее смех, и мы приступили к нежному медленному танцу.

Проснулся я в темноте. Никакого авто снаружи не было, тем не менее дорога казалась как-то по особенному пустой.

Я вышел из спальни и тихо спустился на кухню. Сонливость будто рукой сняло. Сойдя с нижней ступеньки лестницы, я увидел, что в дверях гостиной сидит Уолт — уши навострены, хвост медленно бьет по полу. Он глянул на меня лишь раз и тотчас опять сосредоточился на комнате. Когда я почесал его за ухом, он не отреагировал, неотрывно глядя на задернутый портьерой и оттого особо темный угол, где сгустившиеся пятна мрака словно создавали некую брешь, промоину между мирами.

Что-то в этой темноте действовало на собаку притягательно.

Я машинально нащупал единственное оружие — лежащий на тумбочке ножик для вскрывания конвертов на тумбочке, — и вступил в гостиную, остро ощущая при этом свою наготу.

— Кто здесь? — спросил я негромко.

Уолт у моих ног проскулил — не со страхом, скорее с волнением. Я осторожно подошел к той темноте поближе.

И наружу выпросталась рука.

Женская, призрачно белая, с тремя горизонтальными ранами — столь глубокими, что проглядывали кости пальцев. Раны были старые, серовато-коричневые внутри, с затверделой уже кожей. Крови не было. Рука вытянулась немного еще — ладонью наружу, с растопыренными пальцами…

Остановись…

До меня дошло, что эти раны лишь первые: руками она пыталась защититься от лезвия, но оно все равно достало и до лица, и до тела. Таких порезов на ней осталось множество, и наносились они и до смерти, и уже после.

…пожалуйста…

Я остановился.

— Кто ты?

Ты меня ищешь…

— Кэсси?

Я почуяла, ты меня ищешь…

— Где ты?

Потерялась…

— Что ты видишь?

Ничего… Темно…

— Кто это сделал с тобой? Кто он?

Не один… Много в одном…

И тут я расслышал перешептывание — с ее голосом сливались другие:

Кэсси, дай я ему скажу…

Кэсси, ну пусть он мне поможет, он же знает…

Кэсси, он может сказать мое имя…

Кэсси…

Кэсси, пускай он меня отсюда заберет, я хочу домой…

Кэсси, ну пожалуйста, я потерялась…

Кэсси, прошу тебя, я хочу домой…

Пожалуйста…

— Кэсси, кто они?

Не знаю… Я их не вижу… Но они все здесь, он нас всех сюда уложил…

В этот момент моего неприкрытого плеча сзади коснулась рука. Спиной сквозь прохладную простынь я почувствовал груди Рэйчел. Голоса таяли, были уже едва слышны, но при этом все равно звучали с отчаянием и настойчивостью.

Пожалуйста…

— Пожалуйста, — приподняв брови, шепнула в полусне Рэйчел.

Назавтра мы поехали в портлендский аэропорт, к утреннему рейсу. Стояло воскресенье, и, когда Рэйчел высаживала меня у здания терминала, на дорогах было почти тихо. Я загодя позвонил Уолласу Макартуру — подтвердить, что уезжаю, а заодно оставить номер моего сотового и гостиницы. Рэйчел проработала почву для его знакомства с Мэри Мейсон из Пайн-Пойнта. С этой девицей она подружилась в Экологическом обществе Одюбона, а теперь предположила, что они с Уолласом, возможно, подойдут друг другу. Уоллас предварительно нашел фото Мэри на Facebook и внешностью кандидатки оказался доволен. «Слушай, а она симпатичная», — доверительно сообщил он мне. «Да, только ты сразу не очень напирай. Она ж тебя еще не видела». — «А что во мне может не понравиться?» — «У тебя очень высокая самооценка, Уоллас. Другой бы счел ее за самодовольство, а ты вот ничего, уживаешься». — «Серьезно?» — переспросил он после заметной паузы.

Рэйчел, подавшись на сиденье, поцеловала меня в губы. Я прижал к себе ее голову.

— Смотри береги себя, — напутствовала она.

— Ты тоже. Сотовый при тебе?

Она деловито вынула аппарат из сумочки и показала.

— Будешь держать включенным?

Она кивнула.

— Все время?

В ответ насупленные брови, пожимание плечами и наконец неохотный кивок.

— Я буду названивать, проверять.

Рэйчел дурашливо меня пихнула.

— Давай уже, дуй на самолет. А то там стюардессы заждались: охмурять некому.

— Серьезно? — поднял я бровь и тут же подумал: а далеко ли я в плане своей самооценки ушел от Уолласа Макартура?

— А то, — сказала она с улыбкой. — Тебе потребуется вся твоя выучка.

Луис как-то мне сказал, что нынешний Юг — то же самое, что Юг прежний, только все набрали в весе по пять кило. Сказал не без сарказма и уж разумеется без любви к Южной Каролине — штату, слывущему на Юге едва ли не самым неотесанным после Миссисипи и Алабамы, хотя расовые предрассудки здесь за истекшие годы вроде как сгладились, по крайней мере частично. Когда в южнокаролинский Клемсон-колледж поступил первый чернокожий студент Харви Гант, местное общество вместо привычных пикетов и размахиваний стволами нехотя потеснилось, с ворчанием принимая время перемен. Хотя где, как не здесь, в 1968 году, во время демонстрации перед залом для боулинга (вход только для белых), были убиты трое темнокожих студентов; а все местные, кому за сорок, вероятно, в детстве ходили в сегрегированные школы. Здесь и сегодня живут те, кто считает, что над Капитолием в Колумбии должен развеваться флаг Конфедерации. Недавно эти люди назвали местное водохранилище в честь расиста Строма Турмонда, как будто сегрегацию никто и не отменял.

В «Чарльстон интернешнл» я летел через аэропорт Шарлотт, что в штате Северная Каролина, — эдакий эволюционный гибрид между кабаком и свалкой худших из маргинальных достижений полиэстеровой промышленности. В музыкальном автомате салуна «Вкус Каролины» надрывался «Fleetwood Mac», под который тучные мужчины в шортах и майках потягивали в тумане сигаретного дыма светлое пиво, а женщины по соседству заряжали четвертаки в «одноруких бандитов», стоящих тут же на надраенной барной стойке. На меня с места угрюмо воззрился какой-то тип в потной майке, с выколотым на левой руке черепом и джокером, сидящий скрестив ноги за низким столиком. Я держал его взгляд, пока он не рыгнул и не отвернулся с презрительно-скучливым выражением на физиономии.