– Сегодня Цапля второй обход сделает, – успела шепнуть мне лазаретная девушка Маша, которая полюбила меня с первого же дня моего поступления в лазарет.

Я была огорчена самым искренним образом. Полночи чудесной болтовни с Ирэн вычеркивалось из моей жизни!

– Ну постой же, скверная Цапля, – возмутилась я, – отучу тебя подглядывать за нами!

– Что вы хотите сделать, княжна? – встревожилась Ирочка.

– А вот увидите.

Я особенно послушно улеглась спать в этот вечер, чем, конечно, еще более увеличила подозрительность Цапли.

В большую палату привели двух новых больных, и, кроме того, пришла одна из старшеклассниц, заболевшая внезапно незнанием педагогики. Новенькие больные сразу уснули, а я лежала с открытыми глазами, смотрела на крохотное газовое пламя ночника и думала об Ирэн, спавшей за стеною.

Неожиданно я услышала шлепанье туфель по паркету, конечно, это была Мирра Андреевна, пришедшая подсматривать за мною. Неслышно подвигалась она на цыпочках к моей постели, одетая во что-то длинное, широкое и клетчатое, вроде балахона, с двумя папильотками на лбу, торчавшими наподобие рожек.

Лишь только клетчатая фигура с белыми рожками приблизилась и наклонилась ко мне, я неожиданно вскочила на постели и с диким криком деланого испуга вцепилась обеими руками в злосчастные рожки.

– Спасите, помогите, – вопила я, – привидение! Ай! Ай! Ай!.. Привидение!..

Шум и визг поднялся невообразимый. Девочки проснулись и, разумеется, не поняв, в чем дело, повторяли:

– Ай, ай, привидение, спасите!

Кричала и сама Мирра, испуганная больше нас произведенной ею суматохой. Она делала всевозможные усилия, чтобы освободиться из моих рук, но я так крепко ухватилась за белые рожки, что все ее старания были тщетны.

Наконец она собрала последние усилия, рванулась еще раз и – о ужас! – кожа вместе с волосами и белыми рожками отделилась с ее головы и осталась в моих руках наподобие скальпа.

Я невольно открыла чужую тайну: почтенная Мирра носила парик. С совершенно голым черепом, с бранью и криками, Цапля бросилась к выходу. А я, растерянная и смущенная неожиданным оборотом дела, лепетала:

– Ах, Боже мой, кто же знал… Разве я думала…

Комнаты осветили. Больные перестали кричать и волноваться и, окружив меня, хохотали теперь, как безумные.

В двух словах я передала им, как испугалась рогатого привидения, которое оказалось почтенной Миррой Андреевной. Мы смеялись до изнеможения. Наконец, мы решили завернуть злосчастный парик Мирры в бумагу и отнести его разгневанной фельдшерице.

Парик передали Матеньке и велели ей как можно осторожнее доставить его по назначению.

На другой день, на перевязке, у институток только и разговору было о том, как княжна Джаваха скальпировала Цаплю. Хохотали в классах, хохотали в лазарете, хохотали в подвальном помещении девушек-служанок. Только одна Цапля не хохотала. Она бросала на меня свирепые взгляды и настаивала на скорейшей выписке меня из лазарета.

На следующий вечер, нежно простясь с Ирочкой, я собиралась в класс.

– До свиданья, шалунья! – с ласковой улыбкой поцеловала меня Ирэн.

– До свиданья, лунная фея, выздоравливайте скорее.

Когда я поднялась в коридор, я была убеждена, что меня ждут там прежние насмешки недружелюбно относящихся ко мне одноклассниц. Но я ошиблась.

Fräulein Геринг, когда я вошла, сидела на кафедре, окруженная девочками, отвечавшими ей заданные уроки.

При моем появлении она ласково улыбнулась и спросила:

– Ну, Gott grüsst dich. (Здравствуй.) Поправилась?

Я утвердительно кивнула головой и оглядела класс. Вокруг меня уже не было ни одного враждебного личика. Девочки, казалось, чем-то пристыженные, толпились вокруг меня, избегая моего взгляда.

– Здравствуйте! – кивнула мне головой Варюша Чикунина, и голос ее звучал еще ласковее, нежели прежде. – Совсем поправились?

– Да! И уже нашалила там порядочно, – засмеялась я и, присев подле нее на парту, вкратце рассказала ей лазаретное происшествие.

– Так вот вы какая! – удивленно подняла она брови и потом добавила, неожиданно понизив голос: – А ведь книжечка-то нашлась! Феня ее с сором вымела в коридор и потом принесла. Знаете ли, Джаваха, и Бельская, и Маркова, и Запольская – словом, все так сконфужены своим нелепым поступком с вами, что охотно готовы прийти помириться, да боятся, что оттолкнете.

– Пустяки! – весело вырвалось у меня. – Пустяки!

И действительно, все казалось мне теперь пустяками в сравнении с дружбой Ирочки. Институт уже не представлялся мне больше мрачной и угрюмой тюрьмой. В нем жила со своими загадочно-прозрачными глазками и колокольчиком-смехом белокурая фея – Ирэн.

Краснушка даже языком прищелкнула от удовольствия и обвела класс торжествующими глазами.

– Браво, Запольская, браво! – раздалось со всех сторон, и девочки запрыгали и заскакали вокруг нашей маленькой классной поэтессы.

Дежурная дама, страдавшая флюсом, вышла полежать немного в своей комнате, и мы остались предоставленными самим себе.

– Милочки, да ведь она это у Лермонтова стащила, – внезапно запищала всюду поспевающая Бельская.

– Что ты врешь, Белка! – напустилась на нее обвиняемая.

– Ну, да… «Воздушный корабль»… «По синим волнам океана, – так начинается, – лишь звезды блеснут в небесах, корабль одинокий несется, несется на всех парусах». А у тебя…

– Ну да, я и не скрываю… Я за образец взяла… Даже и великие поэты так делали… А все-таки хорошо, и ты из зависти придираешься. Хорошо ведь, mesdam’очки? – И она обвела класс сияющими глазами.

– Хорошо, Маруся, очень хорошо, – одобрили все. – Вот-то обозлится Церни!

Церни был наш учитель арифметики. Длинный и сухой как палка, он поминутно злился и кричал. Его в институте прозвали «вампиром». Его уроки считались наказанием свыше. Страница журнала, посвященная математике, постоянно пестрела единицами, нулями и двойками. Больше десяти баллов он не ставил даже за самый удовлетворительный ответ.

– Хорошо, – говорил он, улыбаясь и обнаруживая при этом большие желтые зубы, – вы заслуживаете десять баллов.