Проиграл? Сейчас приедет отец Михаила, и снова попаду в плен. Смерть если и будет, то только моя.

Но я просто простою здесь до последнего. Если Михаилу сегодня суждено умереть, он умрёт. Если нет, то я больше не буду предпринимать подобных попыток. Пусть меня замочат или бросят в тюрячку по приказу Колчикова. Мне уже всё равно.

Я закрыл глаза и расслабился. Оторвал лоб от двери и облокотился на стену.

— Будь, что будет, — едва слышно прошептали губы…

В какой-то момент ключ ударил о замок. Люди никогда не попадают в замок с первой попытки. Послышался скрежет замочной скважины, повороты ключа. Я рванул от стены, прячась у лифта, впиваясь в стену, сливаясь с ней, как хамелеон.

Первая дверь закрылась, и обладатель ключей принялся за решётку.

Поворот ключа, ещё один. Эти звуки вспарывают тишину. Сердце стучит, как безумное.

Дверь распахнулась вовсю ширь и несколько шагов принесли ко мне… Михаила Младшего.

Я вышел из укрытия, а он застыл с осоловелыми глазами и мусорным ведром. Зрачки неотрывно застыли на пистолете, и нижняя губа задрожала. Ведро выпало, и содержимое с жутким запахом рассыпалось по площадке.

— Знаешь пословицу, про то, что мусор к ночи лучше не выносить? — Зачем-то спросил я. Наверное, нужен был ещё один толчок, ещё один импульс, чтобы нажать на курок.

— Знаю, — одними губами прошептал он и по щекам покатились слёзы.

Палец тяжело надавил на курок, справляясь с судорогой сгибательных и разгибательных мышц в сторону первых.

Громкий хлопок прокатился по подъезду. Мишу отбросило силой бронебойной пули. Чёрную дверь за спиной словно полили водой. На чёрном фоне красный виден плохо.

Дыра в груди размером с крупный орех быстро заполнялась багровым. Он что-то шептал, но слов не было — легкое пробило. А то и два. Лишь по губам потекли капли, оставляя кровавые следы на скулах.

Тело сползло по двери и осело в груду вываленного мусора. Через несколько секунд глаза застыли. Я не стал их опускать — не заслужил Мишка проснуться в другом мире, пусть смотрит на этот. На меня пусть смотрит. На рыжего мстителя.

Молча, не говоря прощальных слов, не делая ехидных замечаний о жизни-смерти, я словно в трансе зашагал по площадке и свернул на верхний пролёт.

Поднимался как робот, без всяких эмоций, со ступеньки на ступеньку, так добрёл до верхнего этажа, надавил кнопку и каким-то краем сознание понял, почему пошёл вверх, а не вниз, по ступенькам, где стекает кровь, где ботинки запачкаются, и по следам обуви будет хорошая улика.

Дожидаясь лифта, молча протёр рукавом рукоять пистолета, засунул рукавом за пояс. Войдя в лифт, нажал не первый этаж, а третий и только спускаясь вниз, снова каким-то краем сознания понял, что действую как киллер. Расчётливый, холодный, бездушный киллер.

Везучий киллер — матери Михаила дома не оказалось, иначе бы он не стал возиться с ключами. Вдвойне везучий — никто из соседей не выбежал на звук выстрела. Но об этом подумаю позже.

Не было ни эмоций, ни сожалений. Пустота. И пистолет не выкинул, потому, что намеревался достать и Старшего Колчикова.

Есть ещё целых четыре патрона! Все для него — организатора.

Я вышел на третьем этаже и быстро спустился по лестнице. Единственным моим отличаем от окружающих людей было то, что я был без верхней одежды: без куртки, перчаток и шапки. Это могло броситься в глаза и привлечь внимание, зацепиться в сознании тех, кто мог меня видеть. Это поможет следствию.

Да и чёрт с этим следствием. Три пули Михаилу Михайловичу Старшему, одну себе.

Вышел на улицу, так и не встретив ни одного человека. Темно, идёт снег, ветра нет. Холода не ощущаю, тело, словно не моё.

На встречу шагал паренёк моего роста, одетый по тёплому, даже для ночи. Я механически достал пистолет. Не важно, слабее я или тупее, но у меня есть оружие, а у него нет. Как говорил один человек: «Бог создал людей разными, а Кольт всех уровнял».

— Парень, ты чего? Ты так-то не гони. — Глаза парня округлились.

— Ты далеко живёшь? — Сухо обронил я, глядя пустыми глазами на него и ощущая, как пальцы примораживаются к замерзающей от холода рукояти.

— Да тут, в этом доме, — он ткнул пальцем через плечо.

— Тогда снимай куртку, перчатки и шапку.

— Это что, развод? — Возмутился городской перец, но тут же сам себя обломал. Я не выглядел шутником. — Ладно-ладно, ты только не нервничай.

— Это не развод, просто мне нужна одежда. Очень нужна. — Я спрятал пистолет и достал из задних карманов джинсов пачку рублёвых с тысячными купюрами. Отсчитал двадцать штук, сунул ему в руки. — Двадцатки косарей хватит за холодную пробежку?

— Двадцатки?! — Парень почти моментально скинул куртку, сам одел на меня шапку, и отдал перчатки. — Я бы тебе ещё и ботинки отдал, да ты вроде обут.

— Считай это ещё деньги за то, что ты меня не видел.

— Без проблем, парень, — ответил поражённый встречный. — Без проблем.

Мы расстались как случайные знакомые, довольные друг другом. Я снова зашагал куда-то во тьму дворов, ощущая из всей гаммы чувств только холод железа, что упирался мне в копчик за поясом.

Неужели всё в мире ради денег? Ты, Колчиков, что творил, что отец захотел тебя остепенить? Наркота? Проституция? Работорговля? Вариантов масса.

Батя, почему не пуля в лоб? Надеялся на гуманность человека в человеке? Те, кто торгуют наркотой, и не люди вовсе. Спецназовец, чем дальше ты от меня, тем более тебе удивляюсь. Почему был наивен, как ребёнок? Почему я должен делать то, что должен был сделать ты, несмотря на то, что у тебя семья, жена и ребёнок. Не смотря на то, что у тебя своя жизнь, и ты не хочешь марать руки, пологая, что ничего не изменить.

Батя, почему? Грех? За душу боялся? Так теперь я обрастаю грехами, а за душой демоны охотятся. Не грех ли был оставлять сына во всём этом разбираться самому? Я что, сильнее тебя, мудрее? У меня больше опыта?

— Не клевещи на отца, — обронил я сам себе. — Ты сам всё довёл до такой ситуации.

— Как? — ответил сам же себе. — Тем, что не сломался?

— Возможно и так. Ну, избили бы тебя в той комнате в первый день в детдоме, так потом оклемался бы. Пару лет в том здании и вернулся бы в свою квартиру, нашёл работу, зажил по-людски. Колчиков бы вскоре переехал, Денис Львович мог дожить