— Да, господин Зорин, — ответила Маша, сама не понимая, откуда взялось это не то почтительное, не то фривольное «господин».

— Ладно, — чуть заметно поморщившись, сказал господин Зорин и манерно повел рукой. — Теперь возвращайтесь к своим служебным обязанностям. Арте-мушка вас уже, я думаю, заждался. Ну а после работы, если я вас правильно понял, вы должны поспешить приступить к исполнению супружеских обязанностей…

Впервые в ровном тоне господина Зорина засквозило что-то напоминающее чувство, и Маша, на которую его болтовня относительно ее возможного появления в эфире произвела почти гипнотическое действие, твердо взглянула ему в глаза и скромно уточнила:

— Последнее вовсе не обязательно.

— А раз так, — мечтательно предложил он, — может быть, после работы нам поужинать вместе и обсудить наши дела?

— Какие дела, господин Зорин? — так же скромно поинтересовалась она.

Даже в состоянии гипнотической покорности и транса расставить какие возможно точки над «i» — отнюдь не лишняя мера.

— Ну как же, как же! — вдруг заволновался он. — А потрясающая идея насчет того, чтобы вести программу криминальных новостей?..

Не дрогнув, Маша продолжала смотреть прямо в его холодные стальные глаза.

— Вы произвели на меня впечатление, — медленно сказал он и одарил ее своей безотносительной американской улыбкой. — После работы я зайду за вами, Маша. Надеюсь, у нас будет чисто деловое свидание.

* * *

Был уже двенадцатый час ночи, а Артем Назаров и Маша все еще трудились в отделе новостей, составляя и переставляя куски одного трехчастного сюжета. Материал касался работы «скорой помощи». Нужно было выбросить целых четыре минуты, а это существенно снижало забойность репортажа. Материал уже был назначен к эфиру, и они в поте лица прикидывали, как его сократить. Казалось, что каждое слово и каждый кадр имеют решающее значение.

— Женщину, удушившую младенца, которая сама же и вызвала «скорую» и милицию, придется похерить, — вздыхая, говорил Артем, допивая свой холодный кофе.

— Но ведь так и не дождавшись их приезда, она выбросилась из окна! — воскликнула Маша.

— Так оно так, но ведь телезрителей не очень-то удивишь нерасторопностью наших служб, — утверждал Артем. — А вот парень, который поджег себя у фонтана в ГУМе, и все-таки сильно обгоревший, смотрится куда эффектнее.

— Но у нас уже было одно самосожжение.

— Тоже фиктивное, хотя и в зале суда… — вздохнул он, закуривая. — И это заснять не удалось…

— Вот его и надо выбросить, — предложила Маша.

— Что ты, ни в коем случае! Закопченный потолок зала суда, который, к тому же, накануне частично обвалился из-за протечки сверху, просто прелесть… А перемазанный сажей прокурор, сетующий на бюджетный дефицит!

— Ладно, — согласилась Маша. — Вырезаем душительницу, а самосожженцев оставляем.

— Нельзя. Ведь на ее вызов так никто и не приехал, а у тех были в самый короткий срок…

— Ну тогда вырежем мужика, которого покусала бешеная собака и за которым бригада «скорой помощи» гонялась по всей Москве. Еще можно убрать депутата, который по дороге в Думу провалился в канализационный люк. Про политику у нас и так полно сюжетов…

— Ну вырежем, — снова вздохнул Артем, — а выиграем только две с половиной минуты. Откуда взять еще полторы?

Посмотрев на часы, Маша ужаснулась:

— Боже! Я забыла позвонить домой! Я забыла, что договорилась с Эдиком. Он, наверное, рвет и мечет. Я всегда старалась его предупреждать. Как бы ему не пришлось вызывать «скорую»…

Артем Назаров раздраженно завел глаза и нервно подвинул к Маше телефон.

— Звони! У нас до эфира всего ничего.

Она набрала номер и с нетерпением ожидала, пока Эдик ответит. После четвертого гудка он наконец взял трубку.

— Эдик, — сказала Маша. — Привет. — Ответом ей сначала было гробовое молчание, а потом возмущенное сопение. — Эдик, — повторила она, — это я. — Снова гробовая тишина и сопение. — Эдик, прошу тебя, не молчи. Я просто хотела предупредить тебя, что жива и здорова. Мне очень жаль, но я совсем потеряла счет времени. Я все еще на работе. Эдик, ты меня слышишь?

— Прекрасно, — сказал он натянуто. — Как мило, что ты соизволила позвонить. Я пытался разогреть себе пиццу и только что сжег микроволновую печку.

— Какое несчастье, Эдик… Но пиццу ты все-таки разогрел?

— Пропади она пропадом твоя пицца! Ты знаешь, сколько стоила печка?

— Прошу тебя, Эдик, — зашептала Маша в трубку. — Поешь что-нибудь. Я не могу сейчас ссориться. Честное слово, я тоже очень огорчена, но у нас тут тоже горит материал о скорой помощи…

— Ах, значит, ты все-таки огорчена. Ну спасибо! А я уже думал, что тебя ничто не в состоянии огорчить. Еще бы, ведь ты у нас теперь ассистентка на телевидении! Зарплата, правда, «небольшая», но зато «премия и все такое»! — Эдик отбросил сдержанный тон и перешел на визг. — Значит, ты собираешься сидеть с твоей долбанной скорой помощью, а я должен сидеть голодным да еще со сломанной печкой?! — вопил он в полную силу своих легких. — Зачем мне этот гемо…

Артем нервно ходил взад вперед около молчаливого монитора и время от времени давал раздраженный щелчок по лбу кому-нибудь из появляющихся на экране коллег. Теперь или никогда, решила Маша и тоже завопила:

— Да пошел ты со своим геморроем!..

И так хрястнула на рычаг телефонную трубку, что Артем едва успел поймать подскочившую со стола чашечку из-под кофе.

— Благодарим за внимание, дорогие москвичи и гости столицы, — пробубнил он, поднося чашечку ко рту вместо микрофона. — Еще одна супружеская лодка разбилась о быт, и вы могли наблюдать это захватывающее зрелище в прямой трансляции благодаря нашим генеральным спонсорам…

* * *

Они отправились ужинать в небольшой ночной ресторан, где, по словам господина Зорина, «хорошо мечтается». Это и правда было весьма достойное заведение. Бандитов минимум, а проституток еще меньше. А главное, здесь можно было съесть порционного омара без удовольствия лицезреть при этом на эстраде эротически обнажаемую задницу.

Маша медленно пережевывала деликатное мясо номенклатурного морского обитателя, пила белое итальянское вино и пыталась следить за ходом мысли собеседника, налегавшего на мартини.

— Эта самая идея, — говорил господин Зорин, слегка касаясь ее щеки, — ни что иное, как малая составная часть глобального творческого плана, разработанного с целью полной и окончательной победы демократии на телевидении, а значит, и во всем мире. А что может быть демократичнее, когда женщине доверяют не лопату, не лом, а микрофон. И с этим микрофоном внедриться в святая святых — в область бытия, которая всегда была заповедным полигоном мужского подсознания, а именно — область актуализированной агрессии… Я ясно излагаю, коллега?