– Да нам хоть бы десяточек голов раздобыть, – промолвил Миляй.

– А не порубят нас? – с опаской спросил Гостимир.

– Они ж вдогон пойдут, если не постреляем их, – добавил Тверд.

– А если и не постреляем…

Берест помнил, что в прошлый раз из восьми стрел, которые пять стрелков успели выпустить, в цель попало лишь три: у непривычных к сражениям ловцов дрожали руки. Чтобы с равным хладнокровием стрелять в зверя и в человека, привычку надо иметь. «Опыт, отроче, опыт…»

У Береста пока имелся опыт лишь стычки у брода, и брод он выбрал для нового нападения. Здесь он хоть как-то мог предсказать, как поведут себя русы, и прикинуть, как им противостоять. Посоветоваться было не с кем: старейшины, имевшие опыт прошлых войн с русами, убиты на Ингоревой могиле. Прочие же отроки, и того не знавшие, смотрели на Береста как на посланца самого Перуна.

Он все же сумел увидеть весь отряд. Приметив сперва яркие пятна круглых щитов за спинами замыкающих, срезал путь через лес и подполз к дороге шагов на десять. Увиденное ободрило: верховые шли о двуконь, а значит, оружников было вдвое меньше, чем лошадей. Всего-то с полсотни. При них не было никаких возов, заводные лошади несли какой-то груз в седельных мешках – видать, съестной припас и разные нужные в пути пожитки. Мысль о своем численном превосходстве горячила. Русы все верхом и лучше вооружены, опытны в сражениях – это было видно по лицам, спокойным и сосредоточенным. Большинство средних лет, зрелых мужей и юных отроков мало. Зато древляне знают местность – почти все были родом из ближних краев, да и Берест с Миляем успели все облазить на конный переход в обе стороны.

Лошади! Если удастся отбить десяток-другой заводных лошадей, это очень усилит Миляеву дружину. Даст опыт и уверенность хорькам вроде Гостимы, который очень хочет быть, как витязь из преданий, но при виде только лишь следов от коней киевских оружников спал с лица. Потому что здесь убить могут. И Берест уже видел, как это бывает.

Но в прошлый раз русов было три десятка. Нынче – пять или около того. Если их просто обстреляют из кустов перед бродом, они не пойдут туда всей дружиной – у лошадей останется слишком много охраны, чтобы пешие, неопытные и слабо вооруженные отроки смогли взять добычу.

– На том берегу засядем, – Миляй взглянул на более высокий западный берег. – Там отроков с луками поставим.

Миляю было чуть меньше тридцати лет; к прошлым войнам он не успел и никогда ни на какую рать не ходил, но быстро смекал, как быть, за что Володислав и выбрал его в воеводы. Между ними имелось нечто общее: как и князь, Миляй был невысокого роста, обычного сложения и на первый взгляд казался моложе истинного возраста. Красотой его вполне обычное лицо не отличалось: вздернутый нос, острые скулы, клочковатая бородка и высокий, выпуклый лоб, на который волосы выступали мыском между двух залысин. Он часто хмурился, но даже так его лицо сохраняло отпечаток доброго нрава.

– У нас даже щитов нет! – зло напомнил ему брат, Тверд. – Они вскачь переправу пройдут да посекут нас, как бурьян под тыном!

– Под тыном! – Берест радостно ткнул в него пальцем. – Засека! Хоть три-четыре дерева свалим, притащим, за ними укроемся, оттуда будем стрелять!

– Так они увидят!

– И пусть видят! Нам же надо, чтобы они все на переправу поскакали! Чтоб лошадей оставили! Смотри, лес совсем близко. Как они на гребень взойдут, мы в лес бегом. В лесу не поймают.

– А если догонят и порубят?

– Ступай с бабами лен чесать – там не порубят, – отрезал Миляй, и все притихли.

Это война. Теперь иначе никак.

Берест хотел, как в прошлый раз на Тетереве, посадить засаду с луками на ближнем берегу, но Миляй возразил: конные русы прижмут стрелков к реке и покрошат. Вспомнив Молчана и его неподвижный взгляд в небеса, Берест признал его правоту. Да и к чему распылять силы? Увидев на том берегу засеку, русы, не зная, что за ней, и так бросят на нее главные силы, оставив с лошадьми меньше людей. На это был расчет, и Берест непрерывно молил Перуна, чтобы так все и вышло.

А долго думать было некогда: с каждым ударом сердца где-то обрушивались на землю четыре сотни копыт. Все ближе и ближе. Едва успели объяснить людям, что нужно делать. Хорошо, когда хватает рук: живо срубили три-четыре дерева, затащили на гребень берега позади брода. Посадили за ними стрелков, позади них на всякий случай – отроков с топорами. Вместо щита у каждого была крепкая дубина для левой руки – отводить вражеские удары и прикрывать голову. Не щит, но лучше, чем пустая рука!

Берест помнил отрубленные руки, которыми старейшины на страве кровавой прикрывались от мечей…

Из-за поворота свистнули – идут! Берест припал к холодной земле – под покровом жухлых влажных листьев та содрогалась от грохота сотен копыт. А может, это кровь стучала в ушах. В груди холодело, но голова горела. Вместо страха Берест чувствовал лишь азарт. Вся жизнь сосредоточилась в ближайших мгновениях, когда на дороге покажутся всадники и нужно будет выпустить первые стрелы… А дальше нечего загадывать.

* * *

Спереди, где в ста шагах шел дозор, донесся звук рога. Засада.

– Стоять! – вмиг забыв обо всем, о чем думал перед этим, Мистина вскинул руку. – Ратияр, Лют, готовиться! Доброш, Турбен – при лошадях.

Мистина поднял щит на левую руку и в окружении своих телохранителей проехал вперед – оценить размер угрозы. Оружники двух названных десятков поспешно освобождались от заводных лошадей, передавая поводья остающимся, надевали шлемы и готовили оружие. Люди Доброша и Турбена, подхватывая ремни, отводили заводных и грузовых лошадей назад.

Выехав к броду, Мистина сразу увидел на той стороне, на высоком берегу, засеку – несколько свежесрубленных ветвистых деревьев. Кто за ними, много ли людей – отсюда было не видно. Десяток Алдана, разделившись на две части, мчался к зарослям по обе стороны переправы – проверить, нет ли засады.

Но в зарослях оказалось чисто. Подумалось, может, засеку готовили вовсе не на них, но нет – видно, что деревья срублены только что.

Десяток Алдана вернулся, и Мистина знаком отдал приказ – вперед.

– Ру-у-усь! – заревели оружники, вскачь устремляясь к переправе.

Когда первый ряд был в воде, сверху полетели стрелы. Заржала раненая лошадь, кто-то рухнул с седла в воду.

И только тут в мысли Мистины вернулось виденное и не отмеченное: в этом первом ряду мимо него проскакал Лют. В руке секира, глаза в щели между кромкой шлема и бармицей полны азарта – будто к веселью боится опоздать.

* * *

В буре криков и туче брызг Лют проскакал через брод. Оружники орали так, что под шлемом закладывало уши. Щит принял удар: в него вонзилась стрела. Из сосновой доски под слоем бычьей кожи высунулось железное жальце. Кто-то слева вылетел из седла прямо в воду, но оглядываться было некогда: Лют видел перед собой берег, мокрый песок, испятнанный свежими отпечатками ног. Чем быстрее они окажутся наверху, тем меньше стрел по ним успеют выпустить.