Внимание взволнованных офицеров и самого великого князя тотчас сконцентрировалось на невольно смутившейся женщине, в сопровождении моих рейтар проследовавшей через весь шатер. Ну ничего, пусть привыкает к вниманию – в конце концов, сегодня она спасла самого кесаря! И люди об этом не забудут; точно не в ближайшее время…

- Рада, посмотри – это тот самый Антоний?

Я рассчитывал на утвердительный ответ – но невольно побледневшая при виде мертвеца женщина лишь отрицательно махнула головой:

- Нет, этого впервые вижу… Ой, княже!

Я с захолодевшим сердцем проследил за испуганным взглядом Рады, обращенным на Михаила – а после едва успел подхватить резко побелевшего, словно простыня, кесаря, с закатившимися глазами рухнувшего мне на руки…

Идиот! Ну, конечно же, лезвие кинжала было отравлено!!!

- Лекаря!!!

Глава 10.

…Я глубоко вдохнул, выдохнул, и снова вдохнул, рассматривая осадный польский лагерь – переметаемый метелью, рывками гонящей заряды снега и рвущей ткань шатров. Польско-литовский лагерь, если быть точнее… А стены мощного Смоленского кремля, словно кость в горле застрявшего в глотке ляхов, так и вовсе теряются в снежной дымке – лишь неясной, грозной тенью виднеющиеся где-то вдали.

Трофейный конь, по наитию прозванный мной Сивкой, уже попривык к новому наезднику за последние пару дней – и сейчас он нервно перебирает копытами; умному, чуткому животному передалось мое настроение. Да и то, как не волноваться? Без своевременной помощи из крепости все, что задумано мной, обернется обыкновенным самоубийством! И ведь не только для меня и моих ближников – но и для нескольких сотен крестьян-ополченцев, этаких смоленских партизан, поднятых на борьбу с поляками воями Скопина-Шуйского.

Лишь бы Адам целым и невредимым добрался до крепости…

Прошло уже две полные седьмицы с тех пор, как я покинул Смоленск во главе небольшого отряда всего из семи стрельцов – своих собственных и ратников из числа гарнизона, выделенных мне Шеиным. Естественно, я не стал брать с собой никого из десятников – зато привлек к вылазке своих лучших рубак.

Как и задумал воевода, отвлекающим маневром стала дерзкая вылазка черкасов, отправленных за «дровами»; последним предстояло с одним лишь холодным оружием пробраться к частоколу и Молоховской башни и, раскачав бревна надолбов, перенести их в крепость, сколько получится. Не уверен я, конечно, что хоть кому-то из казаков удалось раздобыть столь ценное и необходимое для осажденных топливо… Как и в том, что выжила хотя бы половина черкасов! Но ведь их задача по замыслу воеводы и заключались лишь в отвлечение внимания от моей малой группы; благо, месяц на небе в ту ясную ночь показался лишь крошечной своей частью…

Мы со стрельцами покинули Смоленск тайным ходом башни-Веселухи (вот как они дают им названия?!), ведущим к Днепру. Собственно, этот относительно короткий ход предназначен не для вылазок, и даже не для того, чтобы безопасно покинуть осажденный град женщинам и детям, увы... Нет, выход к воде дает горожанам возможность обеспечить себя водой, если колодцы пересохнут или воды из нее будет недостаточно для нужд гарнизона и укрывшихся в Смоленске жителей.

Однако же просторный, облицованный красным кирпичом ход с высоким арчатым сводом (мы шли свободно, не опуская голов), выводит не только к воде, обрываясь у Днепра уже довольно узкой пещерой-лазом, но и к берегу – где вход в него прикрыт густо растущими ивами. Причем, чтобы выбраться к реке, мы миновали аж целых три прочных кованных решетки с узкими дверцами, одна из которых перекрывает ход уже у самого берега, а две другие защищают башню. Незамеченным да свободно здесь не пройти, а в тайнике башни лаз сторожат сменяющие друг друга стрельцы – очередной дозорный и проводил нас к берегу.

Кроме того, с момента нашего выхода Шеин распорядился выставить еще один дозорный пост у береговой дверцы – чтобы стрельцы в свое время смогли впустить моего посланника…

Скрытые ночной тьмой, к тому же облаченные в белые полушубки из светлого меха и такие же белые шапки, мы следовали вдоль берега Днепра практически до рассвета, оставив далеко позади границу польского осадного лагеря. Какое-то время оттуда доносились звуки боя – крики людей, звон железа, нечастые выстрелы, переросшие затем в слитные залпы; однако же еще прежде, чем расстояние скрыло бы все звуки, короткая, яростная сеча утихла. Осталось лишь только догадываться, какие потери понесли запорожцы из-за отвлекающего маневра…

Но сантименты сантиментами, а в крепости реально нечего жрать; покалеченные лошади лишь на время избавили осажденных от голода. Так что ненадежные черкасы должны были делом доказать свою верность и готовность драться за Смоленск! Ведь эта глупая со стороны вылазка не только отвлекла внимание литовцев, и не только принесла гарнизону несколько кольев на дрова – но также дала возможность всем сомневающимся и раскаивающимся казакам сдаться на милость ляхов…

А вот уцелевшие встанут в общий строй защитников града, заслужив право есть с ними из одного котла – и драться плечом к плечу на стенах крепости!

Мы же, в свою очередь, лишь в сереющих предрассветных сумерках добрались до пойменных лесов, растущих у самой реки (и вырубленных вблизи Смоленска), где нашли укрытие и позволили себе короткий отдых.

А после… После начался тягучий и долгое время бесплодный поиск тех отрядов местных партизан, кои сумели организовать посланные кесарем служивые.

Всего нас было порядка десяти «диверсионных групп». И каждая покинула лагерь Скопина-Шуйского по готовности – да своим маршрутом. Все для того, чтобы следующий на лыжах сводный отряд стрельцов и казаков в более, чем три сотни воев, не привлек внимания воров и не стал добычей лисовчиков, черкасов и прочего разбойного сброда, навалившегося бы на нас большей силой… Мелким группам, способным при случае