Она часто думала о своей находке, задаваясь вопросом, превратимся ли мы, люди, в прекрасные окаменелости – красивые отпечатки в геологической летописи для какого-то невообразимого будущего вида. Будет ли он удивляться, заставит ли это его думать о своем собственном уходе с Земли, о своем бесконечно малом присутствии в головокружительной необъятности времени? Она сказала, что иногда, в самые мрачные моменты, ей хотелось, чтобы люди просто перестали существовать или сократились тысяч до ста.

– Все это когда-нибудь кончится, и это нормально, – вмешалась женщина с изысканным акцентом.

У нее были каскад темных волос, модные очки; она жила в Лондоне и снимала фильмы, более или менее экспериментальные по форме.

– Природа восстанет из всего этого, восстановится и будет прекрасна. В какой-то мере мы – раковая опухоль, и мир излечит себя от нас. Я хочу наслаждаться жизнью, которая у меня осталась. Я хочу сеять добро.

Я не мог перестать думать о вопросе Кэролайн, станем ли мы красивыми окаменелостями. Несмотря на мрачность идеи, в ее медленном и размеренном монологе меня смутило то, что он будто исходил не из мизантропии, а из глубоко ранимой любви – к миру и к людям. Любви при насилии, которое они совершили над планетой. И было что-то в ее нежности и отчаянии, что притягивало меня. Я и сам время от времени думал о будущем вымирании нашего вида и о способах, с помощью которых творение во всей его полноте могло бы быть лучше без нас.

Как-то вечером, примерно в то же время, я принял участие в публичной дискуссии о будущем человечества. Это была тема недавно опубликованной мною книги. И после того как дискуссия закончилась, бледный и потный молодой человек загнал меня в угол, чтобы высказать свои мысли. По его мнению, примерно через пять миллиардов лет Солнце, спалив весь водород в своем огненном ядре, превратится в красного гиганта и расширится, чтобы поглотить бóльшую часть Солнечной системы. Вероятнее всего, в своей гибельной агонии оно сожжет и саму Землю, и поэтому «очевидно», как он выразился, что нужно разработать стратегию, с помощью которой человечество могло бы продолжить существование на какой-нибудь планете, далекой от нашего обреченного мира. Я ответил, что с учетом сравнительно скромных техногенных повышений температуры, с которыми мы столкнемся в ближайшие десятилетия, маловероятно, что наш вид доживет до буквального поглощения мира настоящим космическим огнем. Однако, дополнил я, очевидно, что нам нужна стратегия бегства и что мы должны хотеть бесконечно выживать как вид. Мысль о том, что человечества может не стать через пять миллиардов лет, не вызывала у меня серьезной печали, о чем я тоже сказал юноше. Напротив, я обнаружил, что это меня странно радует.

Не могли бы мы просто рассматривать окончательную смерть Солнца как возможность закруглиться, планетарно выражаясь?

Парень посмотрел на меня с глубоким недоумением. На его взгляд, моя позиция была глубоко этически неудовлетворительной, поскольку при таком сценарии все будущие люди никогда не увидят жизнь. Он никак не мог понять, почему я не против того, чтобы человечество прекратило свое существование. С моей стороны, по его мнению, это был вызов гуманистической философии. Я ничего не говорил о том, что я гуманист, и не был уверен, что хотел бы считать себя им, но я не стал муссировать этот вопрос. Мне казалось, что мы смотрим друг на друга через огромную философскую пропасть, которую не преодолеть ни этим разговором, ни любым другим.

В последующие дни в Алладейле во время прогулок по холмам и долинам мы с Кэролайн обычно шли рядом. Она была в более близких отношениях с природой, чем кто-либо из тех, кого я встречал раньше, и я был поражен ее необыкновенным знанием деревьев и растений и, в частности, видов грибов. Она полушутя назвала себя Уомблом – в детском телешоу Би-би-си 1970-х годов говорилось о пушистых существах, живших под Уимблдон-Коммон, где они прятались от людей и перерабатывали человеческий мусор в различные полезные предметы. Главное герои были невысокого мнения о человечестве.

– Я умею пристроить то, что нахожу, – сказала она. – О чем люди сказали: «Уже не хочу»[84]. Это слова из главной песни телешоу, – объяснила она.

Одно время она училась в художественном колледже и работала как художник, прежде чем откликнулась на зов глубокого отчаяния по поводу бессмысленности производства, создания все большего количества предметов в мире. Она чувствовала, это было последним, в чем мир на самом деле нуждался. Много лет она пела с лондонскими пост-рок-группами и вот только недавно вернулась к искусству. Она работала исключительно с материалами, которые делала сама и только из вещей, найденных в природе или выброшенных другими людьми, – ручками из перьев чаек, блокнотами для рисования, изготовленными из распущенных льняных мешков, прошитых полосками коры, чернилами из чернильных орешков.

– Чернильные орешки, – объяснила она, – это наросты, образуемые личинками ос, которые можно встретить на ветвях дубов. Их использовали как основной источник чернил со времен Римской империи вплоть до промышленной революции. Однако уже с год или около того их трудно достать и они подорожали. Дело в том, что онлайн-сообщество вагинального здоровья таинственным образом решило, что эти осиные гнездышки обладают мощными свойствами для укрепления и тонизирования влагалища, и их начали продавать на Etsy за непомерные суммы.

По ее словам, для того чтобы создавать произведения искусства из аутентичных материалов, ей теперь приходится покупать чернильные орешки у продавца из Германии, который, в свою очередь, импортирует их из Юго-Восточной Азии.

«Невозможно вернуться в состояние девственности, – сказала она с грустной иронией. – Даже небольшое эстетическое воздержание от современности требовало подчинения ее процессам».

У меня был повод поразмыслить над этим хрупким балансом сопротивления и приспособления, когда во время одного из наших разговоров я заметил небольшой мешочек из шкуры животного, лежащий перед ней на столе. Она сказала мне, что это ее чехол для смартфона. Она сказала, что сделала его с помощью материалов и методов, которыми пользовался бы мастер времен неолита, если бы существовала потребность в чехлах для смартфонов.

Как-то вечером Кэролайн сказала, что в последнее время просто одержима островом Пасхи. Ее завораживала мысль о том, что гибель некогда процветавшей островной цивилизации – это зловещее отражение нашего собственного тупика. Есть теория, яростно оспариваемая историками, что моаи – головы, гигантские антропоморфные статуи, благодаря которым известен остров, – и были главной причиной краха цивилизации. Когда первые полинезийские поселенцы прибыли на остров в тринадцатом веке, это была богатая и покрытая густым лесом местность. Однако вместе с