Мысли в нем бились прямо противоположные. Когда он думал о вокзале, ему казалось, что все кончено. Это «я позвоню», повторяемое без особой твердости в голосе, говорило само за себя, и надо быть последним кретином, чтобы не понять – больше ничего не будет. Но вот перед глазами вставало Фьезоле, и сердце расправляло подбитые крылья; думая о тех часах в отеле, он мог бы поклясться, что у них с Марианной любовь, что они пара. Фьезоле жило в его душе как сказка, как лучшее, что с ним когда-либо случалось, как последняя надежда для его любви.

Не было еще в Гришиной жизни такого утра, как это, во Фьезоле. Часы показывали пять, и он сам не знал, с чего вдруг проснулся так рано. Через открытое окно в комнату вливалась тишина прозрачного, еще нетронутого утра, слышались первые птичьи голоса. Вдохнув всей грудью воздух, Гриша сказал про себя – ух ты, Италия! Спать не хотелось. Еще до того, как он успел о чем-то подумать, он знал – его жизнь переменилась, теперь они с Марианной вместе. От этой мысли замирало сердце. Тучи над головой рассеялись, и впереди ему виделось их с Марианной будущее, широкое и ясное, как это утро. До восьми утра Гриша лежал в кровати и мечтал; смотрел на спящую Марианну, и картины их будущей совместной жизни кружились перед глазами кадрами из кинофильма – в полудреме невозможно было разобрать, думал ли он обо всем этом или это ему просто снилось. В восемь по городу покатился колокольный звон, пробуждая и вместе с тем как будто успокаивая и заверяя, что все идет как должно – именно это и чувствовал сейчас Гриша. Церковь, по-видимому, стояла где-то совсем близко, он слушал звучные уверенные переливы и снова с благоговением думал – ух ты, Италия! Марианна зашевелилась. Между пенно-белыми простынями блеснула ее гладкая спина, потом показались глаза, глядящие на него доверчиво и сонно, и тихая смешинка в ответ на его «доброе утро» – мы же решили выключить будильники, у тебя что, был еще один про запас? Гришу захлестнула волна любви. Ее улыбка, вмиг превращающая все его мечты в явь, ее нежный смех, как всегда, хохочущий над ним – ты решил сломать им еще и кровать? – смешались в одно головокружительное счастье, которое звалось Марианной. Никогда раньше он не чувствовал себя таким сильным, как в это утро. Всем проблемам, всем глупостям, всем неразгаданным загадкам пришел конец. Они с Марианной теперь вместе, это ясно как божий день, по-другому и быть не могло. У него крылья за спиной вырастали, по телу жаром разливалась могучая сила, и казалось, мир лежит у его ног. С ребячливой нетерпеливостью он строил планы. Где им лучше жить? Может она переехать с ним, например, в Болонью? Они могли бы жить вместе в студенческом кампусе. Нет? Ну хорошо, хорошо. Нет так нет. Конечно, он понимает, у нее работа, и вообще. Пусть будет Милан. Он будет учиться дистанционно, в болонском университете это можно, он уже узнавал. Это не то, чего ему хотелось, но какая разница? Главное, они с Марианной будут вместе. Где они будут жить? Он слышал, жизнь в Милане дороже, чем во Флоренции. Смогут они найти не слишком дорогую квартиру? Пусть она не волнуется на счет денег. Сейчас их нет, но он найдет. Обязательно найдет. У родителей просить не станет, да и нет у них денег. Он попросит взаймы у дяди, тот даст. На первое время им хватит, а он тем временем найдет работу. Конечно, он знает, что со студенческой визой работать не полагается, но он может давать частные уроки. Как это какие? Уроки бокса! Бокс сейчас очень популярен. Русские боксеры известны на весь мир. Так когда ему ехать в Милан? Может, им сразу ехать вместе? Ни за что? Почему это? Ну хорошо, хорошо. Конечно, он может подождать. Последнее время он только и делает, что ждет. Он научился отлично ждать. Уж в чем, в чем, а в этом он стал настоящим профи. Он мог бы давать уроки и по этой части тоже – как ждать любимую девушку и не свихнуться. А если серьезно, сколько ему еще ждать? Пару дней? Больше? Что, неделю? Еще больше?!.

– Он не отпустит меня так просто.

– Но почему?

– Там сложная ситуация.

– Что за ситуация?

– Я сама с этим разберусь, просто дай мне время. Раньше, когда Марианна смотрела на него вот так, с грустью и вместе с тем как на мальчишку, который чего-то не понимал, он терялся. Настойчивость, с которой он обращался к ней минуту назад, покидала его, и он, не смея перечить, умолкал, а сам в глубине души вконец отчаивался понять ее. Но сегодня все было по-другому. Он готов был драться за нее, готов был сделать что угодно, лишь бы Марианна поняла наконец, что он может все.

– Давай я поговорю с ним, – предложил он, упирая на слово «я».

– Этого только не хватало!

– Вы женаты?

– Нет, я же тебе говорила.

– У вас есть ребенок?

– Нет, конечно.

– Тогда что? Ты должна ему что-то? Ты что-то ему обещала? Скажи, я все решу. Я избавлю тебя от него. Вот увидишь, я могу. Скажи, что нужно? Деньги? Сколько?

– Дело не в этом.

– А в чем тогда?

– Давай не будем сейчас об этом.

Ну вот, опять эта ее фраза. Для него было ясно и понятно: нет никаких препятствий для их любви. Но почему так трудно убедить в этом Марианну?

– Давай я все-таки поговорю с ним. Один на один, – он выставил перед собой кулаки.

– Ну перестань.

– А что? Объясню ему все. По-мужски. Все так делают.

– Не надо.

– Почему?

– Не почему.

– Боишься за него?

– Не боюсь. Просто не надо, и все.

– Но почему? Он итальянец?

– Я тебе говорила, что мне нравятся твои мускулы?

Опять переводит разговор, понял Гриша, но на этот раз не смог устоять. Наклонился к ней и поцеловал ее так, чтобы она сама убедилась – он прав. Они вместе, и точка.

Дома к нему относились бережно, как к больному. Все это время Виктория ни на день не оставляла попыток вернуть в его жизнь отчеты по изучению достопримечательностей, а с ними и всякого рода домашние хлопоты, в которых ей нужна была не столько его помощь – помочь-то было кому, – сколько его присутствие. Ей хотелось, чтобы он всегда был рядом. Она настаивала, чтобы он забыл о Болонье и сделал выбор в пользу здешнего Архитектурного Университета – получил бы достойное образование, а заодно оставался бы около нее все годы учебы. О кампусе она и слышать не хотела, сразу объявив, что комната в ее доме остается за ним, а если уж он и впрямь чувствует себя задержавшимся гостем, может платить евро пятьдесят-шестьдесят в месяц – Монике будет прибавка. Имея большой опыт похожих манипуляций с сыном, она прибегала к разным уловкам, чтобы добиться своего: то будто бы была с Гришей на равных, вставала на его сторону и при каждом удобном случае играла роль лучшей подружки, которой он может доверить свои секреты, то впадала в образ обиженной хозяйки – и все только ради того, чтобы он пореже убегал из дома. Раз или два, в те дни, когда Гриша возвращался домой под утро, она казалась в самом деле расстроенной – ей совсем не нравилось, что он пропадает где-то ночами. Но стоило ему наутро ткнуться головой в ее плечо и чмокнуть в щеку со словами «теть Вик, вы свою зеленую лазанью когда готовить будете?», как она вся расцветала и мигом посылала Монику на рынок за шпинатом на ужин любимому мальчику. Когда же он не пришел ночевать совсем, оповестив ее коротеньким сообщением «не волнуйтесь, я приду завтра», она ночь не спала. Но на следующей день слова ему не сказала, рассудив, что скандал только ускорит его решимость покинуть дом. Она стала догадываться, что Гришины мысли занимает не только учеба, а ночные прогулки по городу случаются не только в компании друзей. Всеми способами она пыталась выведать у него, что за девушка пленила его сердце, но Гриша, прошедший эти уроки с родной матерью, действовал мудро – не отнекивался, ни в чем не сознавался и только шутил. Сам он был не так уж и против того, чтобы рассказать обо всем. Иногда ему даже хотелось этого, особенно после Фьезоле. Он с радостью привел бы Марианну на ужин, как много раз предлагала сделать Виктория, и представил бы ее своей девушкой. Но Марианна строго-настрого запретила ему рассказывать о ней. А Гриша слово свое держал.