– А почему закрылись примерно через год? – спросила Татьяна. – Раз так всё хорошо было?

– Слушайте, это было сто лет назад! Что в этом копаться? Всё когда-нибудь начинается и заканчивается. Закончилась и моя миссионерская деятельность.

– А вы общаетесь с вашими бывшими воспитанницами?

– Нет. Я о них ничего не знаю.

– Мне кажется, что это не так. Вы что-то знаете, но предпочитаете молчать. Почему? Мы не из полиции, но нам требуется разобраться в этом деле. Вы, конечно, знаете, что в городе орудует маньяк и убивает он исключительно девушек лёгкого поведения. Мы выяснили, что всех убитых девушек объединяет не только род занятий, но и то, что все они в своё время занимались в вашем кружке. Вам не кажется это странным? Поэтому я снова задаю вам вопрос – почему закрылся ваш кружок? Ну, Елена Анатольевна, расскажите! Это очень важно для следствия, поверьте.

Елена Анатольевна слушала Татьяну, словно окаменев. Она побледнела как мел и на лбу у нее выступили капельки пота. Она схватилась за шею, словно ей стало не хватать воздуха. Татьяна бросилась к ней.

– Фёдор, воды! – крикнула она. – Елена Анатольевна, вам плохо?! – Она взяла у Фёдора стакан и поднесла к губам женщины. – Выпейте, пожалуйста, вам станет легче. Не надо так волноваться, простите нас, мы не хотели…

Елена Анатольевна выпила воды и на минуту прикрыла глаза. Когда она их открыла, они были полны решимости.

– У меня сердце больное. И давление… Сейчас пройдёт… – сказала она, вытирая носовым платочком влажный лоб. – У моих девочек было страшное детство и, конечно, одна я ничего не могла исправить. Одна девочка заикалась – ее испугали родственнички, другая свою фамилию постоянно забывала – отчим лупил ее по голове, третья постоянно дралась, агрессивная была болезненно, дома девочку били смертным боем и она вымещала свою злость на слабых. Все они курили, ругались матом и уже попробовали спиртное. Через год я поняла, что мне с ними не справиться. А тут еще такое… – Елена Анатольевна поднесла к глазам носовой платок.

Татьяна ободряюще пожала ей руку.

– Не волнуйтесь, Елена Анатольевна. – Рассказывайте. Я очень хорошо понимаю вас. Так что же случилось?

– Да, именно что случилось… Я заметила, что моя Рита последнее время стала более оживленна. Она давно пристрастилась к готовке, просто не отходила от плиты – варила, пекла, жарила. И блюда у нее получались – пальчики оближешь. Я радовалась, что она нашла себе дело по душе. Согласитесь, с таким ребёнком это целая проблема. Раньше-то мы про аутизм мало что знали. Такие дети считались неполноценными, их стеснялись, порой забирали в специальные интернаты и выхода им оттуда не было – только на кладбище. Я своей Рите такой судьбы не желала и оберегала ее, как могла. И тут я заметила, что она целыми днями пироги печёт. И, знаете, печёт в таком количестве, что можно полк солдат накормить. А на следующий день новые печёт, а куда старые дела не говорит, молчит. Как-то ночью я проснулась, мне показалось что дверь входная стукнула. Я встала, прошла в комнату Риты, а ее там нет. Я выбежала на улицу, ждала ее до утра, места не находила от волнения. Девочка больная, мало ли что? Утром она явилась, тихонько прошла к себе и легла спать. Я решила ее ни о чём не спрашивать – закроется, замолчит, слова от нее не добьешься. Решила проследить, куда она ходит. И проследила… – Елена Анатольевна отпила глоток воды.

– Вы пошли следом? – спросила Таня, скорее для того, чтобы Елена Анатольевна просто перевела дух.

– Именно так. Дочка целый день пекла и жарила. Я вечером сообщила ей, что очень устала, и решила пораньше лечь спать. Рита девочка чистая, доверчивая, верит каждому моему слову. Я ушла в свою комнату, а когда она выскользнула из квартиры с сумкой в руках, тихонько пошла за ней. Путь был длинный. Вышли на окраину города. Рита остановилась на пустыре около колодца канализации. Знаете, я чуть не окликнула ее! Страшно! Ночь, пустынное место, и она около глубокого колодца. Жуть! Но стерпела, стала ждать, что будет дальше. А Рита встала на колени, наклонилась над колодцем и что-то стала кричать, звать кого-то. Из колодца послышался голос. Тут я не выдержала, подбежала к колодцу. Дочь испугалась, вскрикнула от неожиданности и заплакала. Знаете, сейчас рассказываю вам эту историю, а у самой сердце леденеет… В колодце сидел мальчик лет двенадцати. Грязный, худой, еле живой. Моя Рита его как-то обнаружила и еду ему носила, а вот рассказать кому-нибудь о нем ума не хватило. Я бросилась в милицию, немедленно приехал наряд, мальчика вытащили, отвезли в больницу. Оказывается, этого ребёнка уже неделю искали обезумевшие родители. Короче, этот мальчик чем-то перешёл дорогу моим воспитанницам. То ли, он огрызнулся на слова одной из них, то ли пытался подсмотреть за ними в раздевалке бассейна. Я сейчас не помню. Важно другое, они решили отомстить или поиздеваться, и все звериное, что эти девочки накопили в своем сердце к мужскому полу, они выместили на этом несчастном мальчишке. Кто-то в нем увидел пьяницу – никчемного отца, кто-то злобствующего отчима, а кто-то одноклассника, из-за которого пришлось сделать аборт. Этот мальчик ответил им за всех. Они издевались над ним всей группой. Морили его голодом, забрасывали камнями, испражнялись на него. А он в колодце медленно умирал. Девочки не понимали, что делали, дети – они же зверёныши, мозгов мало, одни инстинкты. Дочка моя, конечно, спасла его от голода, но мальчик долго лечился. Что с ним стало, я не знаю. Кажется, родители его уехали из нашего города. Дело было громкое. Кружок мой моментально закрыли, меня по милициям затаскали, а из девочек тоже ничего путного не получилось – мозгов нет, а юное тело всегда можно в дело пустить… Можете казнить меня. Директриса Дома пионеров умерла давно, и начальник отделения милиции уже давно ушёл на пенсию и умер. Дело забыли, – сокрушённо развела руками Елена Анатольевна, – а я вот, живу…

– Мы не пришли вас обвинять, – сказал Фёдор. – Ваши воспитанницы стали профессиональными проститутками, а семь из них уже ушли в мир иной.

– Я знала об этом, – покачала головой Елена Анатольевна.

– А вы помните своих девочек по именам и фамилиям? – спросила Таня.

Елена Анатольевна прищурилась.

– Я могу попробовать. Сейчас… – Она вышла из комнаты и вернулась с бумагой и ручкой.

– У меня есть время? – надела очки Елена Анатольевна.

– Сколько угодно, – заверила ее Татьяна.

Через какое-то время Елена Анатольевна дрожащей рукой протянула им листок бумаги.

– Двух не могу вспомнить и две фамилии вот под вопросом, я их подчеркнула.

Таня углубилась в список, который ей ни о чем не говорил.

– Анна Трулева, Зара Макунян, – шевелила она губами.

– Анечка Трулева пирожковую держит. У нее Риточка моя работает, – пояснила Елена Анатольевна.

– Анна из пирожковой! – воскликнула Татьяна.

– Она была моей ученицей, – ответила Елена Анатольевна и добавила тихо: – Поймите, мы никогда не возвращались к этой теме, мы закрыли ее раз и навсегда. Понимаете? Можете презирать меня, но я спрятала голову в раковину, как улитка. Я не говорила с Аней об этом никогда. Даже желания не было. Вы сказали, что все стали проститутками, но это не так. У Ани тоже жизнь непростая была, но она работает, дело свое открыла, все препоны прошла. Я за нее рада. А так как моя Рита до сих пор увлечена кулинарией, особенно выпечкой, я попросила Аню попробовать ее в работе. Понятно, что не с клиентами, но с тестом, на кухне. И всё хорошо получилось. Анна полюбила Риточку, а моя доченька нашла любимое дело. Пожалуйста, не разрушайте наше с дочкой хрупкое счастье.