— Что у тебя за вид? — обратился доктор Хеннинг Кирххоф к своей бывшей жене, которая в начале девятого появилась в резекторской № 2 Института судебной медицины.

Пия бросила быстрый взгляд в зеркало, которое висело над раковиной. Вообще-то она считала, что выглядит довольно прилично с учетом того, что она не спала полночи и минут десять рыдала в машине. В суете аэропорта прощание с Кристофом было слишком поспешным. Перед терминалом «В» его ждали двое коллег из Берлина и Вупперталя, которые также летели на конгресс в Южную Африку, и Пия с налетом ревности констатировала, что коллега из Берлина оказался женщиной, к тому же довольно привлекательной. Последние объятия, короткий поцелуй на прощание, и Кристоф вместе с коллегами исчез, растворившись в толпе. Пия смотрела ему вслед, мучимая охватившим ее чувством пустоты.

— Ты помнишь мою подругу Мирьям? — спросила она Хеннинга.

— Я имел счастье встретиться с фройляйн Горовиц один-единственный раз много лет тому назад. — В голосе бывшего мужа послышалось какое-то недовольство, и Пия вспомнила, что Мирьям сказала тогда о нем: «лишенный чувства юмора доктор Франкенштейн», на что тот пренебрежительно назвал ее «глуповатая курица — любительница вечеринок». Пия на секунду задумалась, стоит ли рассказывать Хеннингу о профессиональном пути становления Мирьям, но потом все же решилась.

— Неважно, — сказала она. — Я недавно совершенно случайно встретилась с ней. Она работает в Институте имени Фритца Бауера.

— Наверное, папочка подыскал ей место. — Хеннинг и на этот раз оказался злопамятным, но Пия не обратила на это внимания.

— Я попросила ее навести справки о Гольдберге. Она, конечно, не хотела верить, что он был нацистом, но потом наткнулась в Институте на документы, связанные с Гольдбергом и его семьей. Нацисты все скрупулезно документировали.

Ронни Бёме встал рядом с Пией у стола, на котором уже лежал вымытый и обнаженный труп Моники Крэмер. Здесь, в условиях клиники, он не производил больше такого ужасающего впечатления. Пия сообщила, что Гольдберг, его семья и все жители Ангербурга еврейской национальности в марте 1942 года были депортированы в концентрационный лагерь Плашув. Семья Гольдберга там погибла, а он оставался в живых вплоть до освобождения лагеря в январе 1945 года. Все узники лагеря были отправлены в Аушвиц,[20]где Гольдберг в январе 1945 года был задушен в газовой камере.

В резекторской было очень тихо. Пия выжидательно смотрела на обоих мужчин.

— И что? — спросил Хеннинг надменно. — В чем заключается сенсация?

— Ты не понимаешь? — Пию разозлила его реакция. — Это доказательство того, что тот, кто лежал на твоем столе, совершенно точно не был Давидом Йосуа Гольдбергом.

— Вот это да! — Хеннинг равнодушно пожал плечами. — Куда делся этот прокурор? Ненавижу непунктуальность.

— Он уже здесь, — раздался женский голос. — Всем доброе утро.

Прокурор Валерия Лоблих вошла с гордым видом и высоко поднятой головой, кивнув Ронни и не глядя на Пию, которая вновь с интересом отметила внезапное неудовольствие Хеннинга.

— Доброе утро, фрау Лоблих, — только и сказал он.

— Доброе утро, господин доктор Кирххоф, — холодно ответила прокурор.

Формальность, с которой они поприветствовали друг друга, вызвала у Пии ухмылку. Она вспомнила их последнюю встречу с прокурором Лоблих в гостиной квартиры Хеннинга, которую можно было назвать крайне компрометирующей. Тогда на Валерии и на Хеннинге было значительно меньше одежды, чем теперь.

— Тогда мы можем начать.

Избегая малейшей встречи взглядов с прокурором Лоблих и Пией, Кирххоф углубился в лихорадочную деятельность. В свое время он заверял Пию, что, несмотря на все старания Лоблих, все ограничилось этой встречей, и она знала, что прокурор видела в этом ее вину. Пия стояла чуть сзади, когда Хеннинг производил внешний осмотр трупа, сопровождая это своими комментариями, которые он наговаривал в висевший у него на шее микрофон.

— Теперь она подцепила судью, — шепнул Ронни Пие и указал кивком головы на прокурора, которая со скрещенными руками стояла прямо у стола для вскрытий.

Пия пожала плечами. Ей это было достаточно безразлично. Легкая ломота в бедрах и спине напоминала ей о прошлой страстной ночи, и она высчитывала, когда Кристоф прилетит в Кейптаун. Он обещал сразу после приземления прислать ей эсэмэску. Помнил ли он об этом? Мысли Пии витали в облаках. Она едва ли понимала, что делает Хеннинг.

Тем временем тот расширил жестокий разрез, который сделал девушке убийца, вынул отдельные органы и затем рассек сердце. Ронни понес пробы содержимого желудка в лабораторию на верхний этаж. В течение всего времени никто не проронил ни слова, за исключением Хеннинга, который вполголоса комментировал происходящее для составления протокола вскрытия.

— Пия! — крикнул он неожиданно резко. — Ты спишь?

Грубо вырванная из своих мыслей, она сделала шаг вперед. Одновременно и прокурор подошла ближе к столу.

— Вам надо искать нож с вогнутым лезвием типа «ястребиный клюв» длиной примерно сантиметров десять, — сказал Кирххоф своей бывшей жене. — Убийца сделал разрез с применением большой силы и без колебаний. Лезвие при этом задело внутренние органы и оставило следы разреза на ребрах.

— Что такое лезвие типа «ястребиный клюв»? — спросила прокурор.

— Я вам не репетитор. Делайте ваше домашнее задание, — набросился на нее Кирххоф, и Пие вдруг стало жаль ее.

— Лезвия типа «ястребиный клюв» имеют вогнутую форму полумесяца, — объяснила она. — Они происходят из Индонезии и первоначально использовались при рыбной ловле. Для резки такие лезвия не годятся, они применяются исключительно для боевых ножей.

— Спасибо, — кивнула Пие прокурор Лоблих.

— Такой нож нельзя купить в супермаркете. — Настроение Кирххофа по неизвестным причинам внезапно испортилось. — В последний раз я видел подобные резаные раны у жертв Освободительной армии Косово.

— А что с ее глазами? — Пия старалась выглядеть деловитой, но ее бросало в дрожь при одной мысли о том, что пришлось пережить этой женщине перед смертью.

— А что с ними должно быть? — раздраженно рявкнул Хеннинг. — Я до этого еще не дошел.

Пия и прокурор обменялись проникновенным взглядом, который не ускользнул от Кирххофа. Он начал обследование нижней части живота женщины, взял пробы и пробормотал что-то непонятное себе под нос. Пие было жаль секретаря, которая вела протокол вскрытия. Через двадцать минут Кирххоф рассматривал синеватые губы погибшей с помощью увеличительного стекла, затем стал тщательно обследовать ротовую полость.

— Что там? — спросила Валерия с нетерпением. — Не томите же нас.

— Пожалуйста, еще минуту терпения, дорогая фрау прокурор, — язвительно ответил Кирххоф.