– Ты говорила: доверься Господу, все так говорили. Доверься Его проведению. Где был Господь, когда Он был мне так нужен? – выпалила она.

– С тобой это сделал человек, а не Господь.

– Где ты была? Ты, моя семья… вы все одинаковые.

Кэтрин отшатнулась. Эта женщина больше не была той искренней, преданной подругой во Христе, которую она знала.

– Нет, Энн, мы не такие, как Топклифф.

– Ты бросила меня в его руки.

– Энн, ты находилась под арестом. Я ничего не могла сделать. И никто бы не смог.

– Ты не защитила меня. Никто из вас меня не защитил.

– Пожалуйста, Энн.

Она зажмурила глаза и скривила губы так, словно бы вспомнила что-то страшное.

– Где ты была, когда…

– Когда что, Энн?

Она резко отвернулась.

– Ничего.

Кэтрин снова попыталась обнять ее. На этот раз сопротивления с ее стороны не последовало.

– Расскажи, кто с тобой это сделал? От кого у тебя ребенок?

Энн вцепилась в свои волосы и принялась чесаться так, словно у нее вши.

– Нет никакого ребенка. Я девственница.

Она накрутила на пальцы прядь волос.

– Выслушай меня. У тебя будет ребенок, и я должна увести тебя туда, где о тебе будут заботиться. Ты должна хорошо есть, тебе нужно много спать.

Энн снова оттолкнула ее. Теперь она посмотрела Кэтрин прямо в глаза. Ее губы презрительно скривились.

– Он называет меня своей кобылой, говорит, что он – мой жеребец, и теперь мое чрево гниет.

В дверях появилась служанка, пухлая женщина с лучистой улыбкой, и принесла вино. Она с опаской взглянула на Энн, затем поставила вино и бокалы на маленький столик. Кэтрин подошла к ней и остановила, потянув за рукав.

– Что здесь происходит? Что случилось с этой леди?

Служанка резко выдернула рукав из рук Кэтрин, улыбка мгновенно слетела с ее лица.

– Леди? Да уж скорее грязная потаскуха. Хорошей же она будет матерью! Не поймешь, то ли рожает, то ли беснуется. Если хотите знать, то уж лучше ей умереть, да и ее отродью тоже. Безнадежное дело, госпожа.

– Что с ней сделали?

– То, что и должны делать со всеми папистами. Попытались наставить на путь истинный. Господин Топклифф не виноват, что она – папистская шлюха. Вините нечистого и всех его демонов за ту мерзость, что они поселили в ее душе. Ею завладел инкуб. Я давала ей огуречник и морозник, чтобы она очистилась, но уж лучше бы ее заковали в кандалы. Только вчера господин Топклифф возил ее в Ньюгейтскую тюрьму навестить мать, где та сидит за государственную измену. Так эта неблагодарная грязная тварь начала вопить, пинаться и плеваться своей папистской желчью.

– Я хочу забрать ее отсюда. Ей нужен уход.

Служанка усмехнулась. Неожиданно пухлые, теплые черты женщины исчезли и вместо них ее взору предстало самое отвратительное лицо из всех, что она прежде видела. В обществе этой женщины и лишенного жизни существа, которое когда-то было ее подругой, Кэтрин почувствовала себя застрявшей в каком-то страшном сне.

– По мне, так забирайте, но вот только молодой Джонс и господин Топклифф думают иначе.

Кэтрин повернулась к Энн, и у нее возникло чувство, что Энн уже не спасти. Топклифф, Джонс и его негодяй отец уничтожили ее. Неважно, кто из них был отцом ее нерожденного ребенка, ибо все они были ее насильниками. Когда служанка ушла, Кэтрин пробыла с Энн еще час, предлагая ей выпить вина, от которого та отказывалась. Она пыталась поговорить с ней, утешить ее объятиями и нежными словами, но в ответ слышала лишь оскорбления и проклятия. Во всем случившемся Энн винила Господа.

– Ты всегда была лицемерной коровой, Кейт Марвелл, или Шекспир, или как там тебя. Я тебя ненавидела. Теперь ты считаешь себя лучше меня, ведь так?

– Энн, я никогда не считала себя лучше тебя. Я всегда восхищалась тобой и твоей семьей. Вы такие смелые.

– Да неужели? Тогда вспомни о собственной смелости, ибо скоро вы утонете в елее. Так говорит господин Топклифф – ты и все семейство Шекспиров. Елей вас всех прикончит.

Кэтрин промолчала. Что означало ее «вы утонете в елее»? Она понятия не имела, что Энн хотела этим сказать, но ее слова вселяли ужас.

– Он держал меня голую на холодной каменной плите, словно свиную тушу на Смит-Филд. Он такой сильный. Почему Господь не одолел его?

Особняк Ле Невов располагался менее чем в трех милях от Уонстида, дворца, который граф Лестер давным-давно купил у старого лорда Рича, дабы устроить в нем величественное загородное поместье для себя и своей невесты Летиции. Он по-прежнему оставался домом Летиции, но после смерти Лестера полноправным хозяином поместья стал ее сын, граф Эссекс.

Древний особняк сэра Тоби Ле Нева не шел ни в какое сравнение с Уонстидом, но размеры его впечатляли. Подъезжая по заросшей грунтовой подъездной дороге к владениям Ле Невов, Шекспир с удивлением рассматривал высокие печные трубы, возвышавшиеся над окружавшим поместье парком и краем обширного Уолтемского леса. Вблизи он увидел, что дом в плохом состоянии, раствор, скреплявший печные трубы, осыпался и под сильным ветром они могли рухнуть. Все говорило о том, что особняк принадлежит знатной семье, но стекла окон треснули, а само здание угрожающе накренилось.

Шекспир въехал на заросший травой двор перед домом и остановился в ожидании конюха. Так никого и не дождавшись, он слез с лошади и привязал ее к ржавой железяке, торчавшей из осыпающейся кирпичной кладки. Если когда-то здесь и висел дверной молоток, то это было очень давно, поэтому Шекспир постучал в дверь кулаком. Спустя некоторое время дверь открыл древний старик-слуга, согбенный и медленный, как улитка.

– Меня зовут Джон Шекспир. Я хочу поговорить с вашим хозяином.

– Он спросит меня о цели вашего визита, сэр.

– Передайте ему, что я по личному делу.

– Как пожелаете, сэр.

Шекспир остался ждать на ступеньках у двери, а старик побрел назад в дом. Когда он снова появился, то пригласил Шекспира следовать за ним. Они прошли в большую, отделанную деревянными панелями столовую залу, где в торжественном одиночестве за противоположными концами длинного отполированного стола сидели мужчина и женщина. Перед ними стояли подносы с едой. При его появлении никто не поднялся из-за стола. Слуга поклонился несколько ниже того, что позволяло ему его и так согбенное тело, и заковылял прочь. В мужчине, сидящем во главе стола, Шекспир узнал сэра Тоби Ле Нева. Он сидел прямо и неподвижно. Его горделиво торчащая и аккуратно подстриженная борода контрастировала с его кустистыми бровями. Он выглядел тем, кем он и являлся, – военным, о чем свидетельствовали его телосложение и горделивая манера.