– Принесите факел, господин Пикеринг.

Вошел Пикеринг со смоляным факелом. Мерцающий свет пламени отбрасывал на стены причудливые тени. Поначалу Кэтрин не могла разобрать, что перед ней, ей показалось, что она попала в ад. Затем ей удалось различить во мраке подвешенное к стене, словно мешок на крючке в амбаре, истерзанное тело.

Она пообещала себе, что не потеряет самообладания и не проявит слабость, что бы ни предстало ее взору; она знала, что отец Саутвелл этого бы не хотел, ибо это означало, что его мучители одержали победу.

– Господин Пикеринг, вы можете опустить его вниз?

– Нет, не могу. Он здесь по приказу Тайного совета и господина Топклиффа.

Кэтрин шагнула к Саутвеллу. Смоляной факел теперь был у нее за спиной, и ее тень скрыла висящую на стене фигуру. Она протянула руку и коснулась его лица. Его глаза были закрыты. Казалось, он не заметил ее прикосновения; он просто не мог пошевелиться. Его тело судорожно пыталось дышать, но его душа давно оставила любое желание глотнуть воздуха или жить. Она отвернулась, сжав зубы, чтобы сдержать охватывающий ее ужас.

– Господин Пикеринг, он на грани смерти. Неужели вы считаете, что Совет и королева желают, чтобы он умер?

Ее слова попали в самую точку, он запаниковал. Пикеринг колебался, словно бы принимая нелегкое решение, затем сунул ей в руки факел и бросился из комнаты настолько быстро, насколько позволяли его толстые ноги, пробормотав:

– Я – за господином Топклиффом.

Кэтрин не могла снять Саутвелла со стены. Она положила факел на потухшие угли светильника и, подойдя к священнику, попыталась приподнять его, чтобы облегчить ему страдания и не дать умереть.

– Мир вам, отче, – прошептала она. – Pax vobiscum!

Ответа не последовало, только слабое дыхание и судороги свидетельствовали о том, что в нем еще теплилась жизнь. Саутвелл был худым и невысоким, но такой хрупкой женщине, как Кэтрин, его было трудно удержать. Однако она словно не замечала этого, подобная ноша ей казалась счастьем.

Топклифф стоял в дверном проеме, в раздражении царапая по полу своей терновой тростью и пуская густые клубы дыма из зажатой в зубах трубки.

– Что это значит?

– Господин Топклифф, он вот-вот умрет. Вы этого хотите?

– Я позволил вам только взглянуть на него, а не помогать ему, госпожа Шекспир. Я хотел, чтобы увиденное стало для вас и прочих папистов примером того, что станет с предателями, которых вы укрываете. И что станет с вами за то, что защищаете их.

– Повторю еще раз: королева и Совет желают, чтобы он умер? Если так, то его должны привести в суд и осудить по какому-нибудь вымышленному обвинению, как это делается в подобных случаях.

Топклифф подошел и оттолкнул Кэтрин, она упала на устеленный грязной соломой пол. Беспомощное тело Саутвелла качнулось и ударилось о стену, но священник не проронил ни звука. Топклифф потыкал его в живот своей тростью с серебряной ручкой, затем повернулся к смотрителю.

– Ты, безмозглый мешок с кишками! Не мог прийти ко мне раньше? Сними его и дай воды. – Он бросил взгляд на Кэтрин. – А вы пойдете со мной.

Кэтрин поднялась.

– Можно мне остаться с ним еще ненадолго?

– Нет.

Пикеринг притащил табурет и забрался на него, чтобы снять кандалы заключенного с металлического прута, за который он был подвешен к стене. Саутвелл с глухим стуком упал на пол, его голова откинулась, и изо рта хлынула кровь. Саутвелл был неподвижен.

– Боюсь, он мертв, господин Топклифф, – произнес Пикеринг с некоторой паникой в голосе.

Топклифф подошел к лежащему телу и коснулся ладонью горла священника. Нащупав пульс, он удовлетворенно выпрямился.

– Да ничего с ним не случилось. – Он взял Кэтрин под руку и потащил ее из пыточной. – Я приглашаю вас к себе, выпить бокал вина с госпожой Беллами. Уверен, она будет рада возобновить с вами знакомство, ибо я вас обеих считаю папистскими шлюхами, хотя Беллами, похоже, раскаялась. Возможно, она обратит и вас, отвадив от распутства.

– Что вы с ней сделали?

– Сделал? Ничего. Лишь спас ее от позора, позволив жить в моем доме, пока она ожидает рождения ребенка. Дядя Ричард заботится о тех, кто ему помогает. Я не хотел, чтобы она попала в Брайдуэлл или в публичный дом, поэтому она ест с нами за одним столом, и мы обращаемся с ней как с королевской особой. Идемте, госпожа. Поговорите с ней сами и узнайте, как ее здесь обхаживают…

Дом Топклиффа был менее чем в форлонге от Гейтхаусской тюрьмы, не более минуты пешком по мощенным булыжником улицам Вестминстера. Он крепко держал Кэтрин под локоть, почти волоча ее за собой, и ей не оставалось ничего другого как последовать за ним. Кроме того, ей действительно хотелось увидеться с Энн Беллами, чтобы выяснить правду о поимке отца Саутвелла.

Пинком Топклифф распахнул огромную дубовую дверь и втащил ее в мрачную прихожую. Появилась служанка.

– Где госпожа Беллами? – прорычал он.

– В своей комнате, хозяин.

– Хорошо, приведи ее в гостиную и принеси пряного вина.

Казалось, Топклиффа забавляло то, как он вел Кэтрин по темным коридорам своего дома. Ей подумалось, что после шести лет поисков арест отца Саутвелла видимо улучшил Топклиффу настроение. Но Кэтрин не поверила в его напускную приветливость; она знала, что это за место, ведь когда-то и ее супруг был здесь пленником. Этот дом пользовался дурной славой: Топклифф устроил в нем личную пыточную. Только здесь, не считая Тауэра, разрешалось держать дыбу, чем Топклифф необычайно гордился. Именно сюда сначала поместили отца Саутвелла, а после перевезли в Гейтхаусскую тюрьму. В воздухе повеяло болью и смертью.

Топклифф притащил ее в удивительно уютную комнату, с кушетками, подушками и портретами на стенах, на одном из которых была изображена сама королева, а на других, как показалось Кэтрин, члены семьи Топклиффа. Он оставил ее здесь и закрыл за ней дверь.

Несколько минут спустя вошла Энн Беллами. Первое, что заметила Кэтрин, так это то, насколько она стала хуже выглядеть по сравнению с днем их последней встречи. Из-за огромного живота ее беременность теперь было невозможно скрыть, но сама Энн была измождена и истощена так, словно не ела неделю. Голова Энн была опущена, и, когда их взгляды на мгновение встретились, она тут же отвернулась так, чтобы больше не видеть глаз Кэтрин.

Кэтрин заметила, что пальцами правой руки Энн раздирала кожу на тыльной стороне левой ладони так, что кровь сочилась из раны, стекая по пальцам. Лицо Энн тоже было исцарапано, а волосы спутаны, как у бродяги.

– Энн, позволь мне обнять тебя. – Кэтрин шагнула к ней, но Энн сжалась и замерла. Казалось, что она – не из крови и плоти, а из холодной неподвижной глины. Кэтрин обняла ее за плечи, но Энн рывком высвободилась из ее объятий.

– Энн, Энн, что они с тобой сделали? Что они тебе сделали?