фигурки на их законное место внутри доски. Пожалуй, на сегодня с шахматами покончено.

– Ты все еще общаешься со своим индейцем Плывущая Сельдь?

– Стоящий Медведь.

– Да, с ним.

Люциан издевался над индейскими именами так, что это можно было считать преступлением. Он говорил Глубокие Норы вместо Большие Вороны, и Подбитая Скула – вместо Красная Стрела. Этих кличек был миллион, и не важно, сколько раз я его поправлял, Люциан просто усмехался и говорил дальше. Даже несмотря на это, индейцам он нравился. Они уважали его за твердый характер и любовь к справедливости. Однажды Люциан устроил кампанию против публичного пьянства на мосту, на котором я вчера занимался спортом, когда затормозил на своем корыте и потребовал у отважных пьяных мужчин отдать бутылку. Они сделали еще по глотку, выкинули оставшееся в Пайни-Крик и сказали: «Какую бутылку?»

Люциан отстегнул свою деревянную ногу, снял шляпу, прыгнул в залив и выплыл через минуту.

– Вот эту сраную бутылку.

Мужчины помогли Люциану пристегнуть ногу, подали ему шляпу и покорно сели в машину, которая повезла их в город. Старейшины шайеннов дали ему точное имя – Nedon Nes Stigo, Тот, Кто Снял Ногу.

Люциан знал, кто такой Генри и как его зовут.

– Наверное, он поможет тебе понять, откуда взялось это перо на резервации. Господи, наверное, все мои знакомые индейцы уже ссохлись и развеялись по ветру. Но тебе надо начать с семьи той девочки.

– Генри – ее родственник.

Он снова покачал головой.

– И кем Плывущая Сельдь приходится Птахам?

– Маленьким Птичкам. Отец Мелиссы – кузен Генри.

– Значит, девочка – его двоюродная племянница.

– Да, но он просто зовет ее племянницей.

– А ее отец – тот самый мужик, который лишился ног, Лонни?

– Диабет.

– Да уж, жестко.

Я окинул взглядом одну его ногу.

– Мать пила, поэтому девочка родилась с отклонениями…

Люциан накрыл лицо рукой и выдохнул со змеиным шипением.

– Все равно поговори со своей Сельдью.

– Ты не считаешь его подозреваемым?

Его глаза сразу же стали похожими на дуло двуствольного дробовика.

– А ты?

– Нет.

Люциан не отводил взгляд.

– Он твой лучший друг, наверное, ты бы понял, что есть проблемы.

– Ага.

Он склонил голову набок и прищурил ближайший ко мне глаз, оценивая меня.

– Ты как будто не уверен.

– Так и есть. – Люциан продолжал наблюдать за мной, пока я тянулся к дивану, чтобы взять куртку. – Кого еще мне добавить в список?

– А мне откуда знать, – пожал он плечами. – Я на пенсии.

На улице было все еще тепло. Я всегда пользовался аварийным выходом у будки консьержа в конце коридора. Я никогда не смотрел вниз на раздвижные окна, когда пересекал парковку; Люциан считал это ужасной трусостью. Краем глаза я видел, что свет еще горит – наверняка Люциан смотрел, как я ухожу, и ждал следующего вторника. Я развернулся.

– Какого черта тебе надо теперь?

Обратно я вернулся быстро. Я прислонился к дверному косяку, загораживая почти весь вход, и немного отодвинул шляпу.

– Ты не думал о работе диспетчера, которую я тебе предложил?

Люциан расстегнул рубашку и запрыгал до перегородки, держась за стену.

– Два года назад?

– Да. – Он смотрел на меня из-под бровей. – Мы сейчас очень заняты, а мне бы не помешала помощь.

– Два дня в неделю?

– Да, по выходным.

– Мне надо подумать. – Он не двинулся, явно смущенный тем, что его застали прыгающим к кровати.

– Ты прыгал к бурбону, так ведь?

Он редко улыбался, но в те моменты показывал идеальные зубы. Я праздно гадал, его ли они.

К офису я ехал с опущенными окнами. Если ночью правда пойдет снег, погода этого не раскрывала. Луна сияла снежно-белым, выглядывая за тонкими ивами у Клир-Крик. Поздно вечером было слышно журчание залива, и летом я открывал окна в офисе, чтобы слушать. Было только половина девятого, но город уже готовился ко сну.

Руби оставила мне записку, что Ферг заходил к Эсперам, но дома никого не было. Он сам им позвонит и еще раз заедет завтра. К записке был дополнительный стикер с пояснением, что теперь Ферг будет работать целый день. Она написала, что Ферг не был в восторге от этой новости, но не до такой степени, чтобы не оставить мне в холодильнике четыре жареных форели. Я прошел мимо офиса Вик и заглянул, косясь на ураган из блокнотов. Зрелище было устрашающим, но мне точно нельзя было рушить этот однозначно тщательно продуманный беспорядок. Нас немного, но мы сильны. Я подумал о Дон Кихоте, который был слишком силен, чтобы воевать с простыми смертными и договариваться с великанами.

Я сел за свой стол и посмотрел на телефон, пока над головой маячила ветряная мельница. Вонни точно еще не легла спать, но я уже растратил сегодняшние запасы храбрости. Рядом лежал лист бумаги из блокнота Вик с ее сердитыми каракулями, растекшимися по верхней части. Я взял листок, включил настольную лампу и начал читать… «Где тебя черти носят? Винт прочесывал место преступления маленьким гребешком. Все пятьсот пятьдесят метров, и ты хоть представляешь, сколько это заняло? Идиотина решил, что на одном из холмов, примерно в четырехстах метрах, есть порох в траве, так что нам пришлось соорудить укрытие. Ты хоть представляешь, сколько это заняло? И он уже у нас мастер съемки. Ух ты, ах ты. Пригласил меня выпить. Ты хоть представляешь, сколько это заняло?» Ниже была подпись «ВИК», а потом дополнение: «P. S. – завтра подкинем баллистике больше работы, но не волнуйся, твоя насыщенная социальная жизнь от этого не пострадает». И еще: «P. P. S. – я отнесла пленку в студию, сказали, что фотографии доставят утром первым делом. Читай: в полдень».

Вик еще ни разу не писала мне записки как минимум без двух дополнений. Я продолжал держать желтый блокнотный лист и заметил маленькие дырки, через которые просвечивал свет, во всех местах, где она поставила точку. Я отложил бумажку и снова посмотрел на телефон. Потом в мое поле зрения попало перо, я взял его и завертел в руках так же, как оно весь день вертелось у меня в голове. Я поднял трубку, но она просто зависла у меня в руке, в полуметре. Послышался гудок – значит, телефон работал. Я аккуратно вернул трубку на место и выглянул в окно; как и предполагалось, над горами начали сгущаться облака. Я понадеялся, что все найденное Вик и Омаром надежно спрятано или накрыто пластиком.

Я снова снял трубку, набрал номер и слушал гудки. После четвертого раздался механический писк автоответчика, и я оставил то