Именно эта невзрачная с виду тетрадь, а, точнее, информация, хранившаяся в её недрах, и являлась единственным смыслом его жизни, его предназначением, его сутью… Зафиксированные здесь размышления (неотёсанные, грубые, зачастую вообще бессмысленные) впоследствии превращались в благозвучные, словно музыка, нежно переливающиеся строки.

Так, сумбурные, хаотичные после сна размышления о смерти из тонкой двенадцатилистовки впоследствии перекочёвывали в толстую тетрадь. Теперь уже в форме рассказа о суициде.

«109. Проснувшись сегодня утром, я обнаружил, что вся моя подушка мокрая – хоть выжимай. Спросонья я вряд ли был способен разумно мыслить. Поэтому, сильно не утруждая себя размышлениями, решил, что просто изрядно напускал слюней. Но, лёжа в кровати, пытаясь ещё немного подремать, я ощущал непонятную тяжесть или же, правильнее, тоску… «Наверное, ушедший сон оставил её после себя», – подумал я и перевернулся на другой бок.

Спустя полчаса оказавшись у зеркала, немного даже испугался: идеально гладкая поверхность отражала измученное, усталое лицо… Моё лицо… Пунцовые глаза рассказывали о том, что подушка пропитана моими слезами. Никогда бы не подумал, что способен реветь во сне.

Постигнув это, я даже не ужаснулся, не впал в меланхолию или же ярость… Скорее, удивился… Стало невероятно любопытно, что́ по ночам может настолько мучить? Какие мысли или страхи способны вытягивать слёзы литрами? Вроде бы, в моей жизни всё предельно просто и ясно… Каждый день предсказуем и надёжен… Разве может в таком положении хоть что-то нести разочарование и опасность? И я серьёзно задумался, ради кого или чего я способен настолько сильно переживать? Ведь (если поразмыслить) даже смерть меня не больно-то и страшит… Хотя…

Что такое смерть? Нет, не так… Что такое для меня смерть? Это когда меня просто не станет… Почему-то эта мысль меня не пугает, хотя и должна. Меня просто не станет, я даже ничего не почувствую… Так что же в этом страшного?

Меня всего лишь не станет? И всё? Нет… А вдруг меня не станет сегодня или завтра? Нестрашно, когда ОНА далека… А если прямо сейчас? Это что же получается, что я не смогу дописать свой рассказ… И следующую повесть, которая в планах?

Теперь я понял, что может мне привидеться во сне… Понимаю весь кошмар смерти… Для меня страшна не сама смерть, а то, что я не смогу выполнить всего задуманного. Не знаю, как остальные, а лично я живу, будто впереди у меня ещё целые века и тысячелетия, будто на всё у меня навалом времени. А при мысли, что жизнь может сейчас же и оборваться, меня аж передергивает. И появляется та самая тоска, которую я почувствовал, проснувшись…

Вот оно – не страшно перестать существовать, а страшно не успеть побыть…

Если бы меня заставили выбирать: или прожить всю жизнь, не имея возможности написать хоть строчку, или жить, как я и живу, то есть каждый день исписывая страницу за страницей, но лишь в течении пяти… Нет, даже и одного года… Да хоть месяца… А затем умереть… Я знаю, что выберу второе. Потому что в написании для меня заключается весь смысл бытия… Я не могу жить без этого, без звука царапающей листы ручки, без измазанных в чернилах пальцев, без чувства удовлетворения прожитым днём…

Для меня смерть – это невозможность записывать свои мысли… Вот это на самом деле страшно… Это и может быть достойной причиной ночных кошмаров…

110. После того, как записал пункт сто первый, целый день ходил в каком-то трансе… Всё размышлял… Мысли никак не оставляли покое… Думал, думал и думал, как одержимый… Как это так – не быть? Нет, живому человеку не понять этого. Никогда. Точно так же, как и не понять намерения самоубийцы приблизить своё «не быть». Я добросовестно целый день старался представить, кто или что способно заставить человека по собственной воле ограничить свои возможности собственноручно созданной смертью…

Я даже и не думал о силе или слабости ЭТИХ людей… Наверное, для меня было важней понять причину… Я вновь и вновь старался представить себе, что есть что-то страшней, чем не иметь возможности заниматься любимым делом. Что-то страшное, убегая от которого, ты готов лишить себя счастья быть творцом…

Но нет… Мне этого не понять. Я – это я, и другим человеком мне не стать. Даже на секунду. Тем более, что свой выбор я уже сделал.

111. Концовка рассказа «Снаружи» Елена совершает самоубийство.

В толстой тетради это выглядело так:

«…Зайдя в квартиру, Лена, в первую очередь, обошла каждую комнату. Как она и рассчитывала, никого дома не оказалось. На всё у неё оставалось не более часа. Поэтому, не теряя времени, она чёткими, по-военному равнодушными движениями принялась воплащать задуманное. Было это совсем несложно. Она действовала без малейших колебаний. Видимо, помог заранее спланированный порядок действий, составленный на подходе к дому. Так люди, идущие в магазин или на рынок, по пунктам записывают, что необходимо купить, дабы избежать лишних движений, то есть суеты и беготни в поисках нужных товаров.

Пройдя в свою комнату, Лена сняла с себя сарафан, аккуратно его свернув, положила в шкаф, чего обычно никогда не делала, предпочитая раскидываать вещи на спинках стульев и дивана. В этот раз ей почему-то захотелось побыть аккуратной.

Затем, так и оставшись в трусах и лифчике, прошла на кухню. Порывшись на полках, достала и насыпала коту сухого корма, поменяла воду в блюдце. Кот, как всегда, забившись в самый дальний угол, спокойно дрых, даже не подумав встретить хозяйку.

Зачем Лена последние минуты отдавала своему любимцу, хотя он этого и не оценит? Может, ей просто хотелось сделать что-нибудь хорошее, позаботившись о привередливом пушистом Мао. А, может, она решила, что во всей той суматохе, которая будет царить в этом доме в ближайшее время, все, конечно же, позабудут про кота.

Пройдя в ванную, Лена не стала закрываться на замок. «Зачем создавать лишние трудности родителям?» – размышляла она. Открыв и отрегулировав температуру воды, заткнув пробкой слив ванны, она встала у зеркала и начала придирчиво осматривать себя со всех сторон – своё тело… Лицо… Волосы… Ногти… Зубы… В таком осмотре она видела особый смысл. Делая это, Лена пыталась понять, осознать, что вот это всё сейчас, через какие-то минуты перестанет ей принадлежать, являться неотъемлемой частью её самой. Была ОНА – стала ничем… Но, как ни старалась, понимание какого это – «не быть» – всё не приходило.

Когда ванная заполнилась достаточно, Лена отыскала на полках старую папину бритву и, перешагнув через край, медленно погрузилась в воду. Вода была прохладной, еле тёплой – тело мгновенно покрылась «гусиной кожей».

«А, может, всё-таки стоило хотя бы что-нибудь написать родителям, попытаться объяснить моё решение? – подумала Лена, но тут же отмахнулась от этой запоздавшей идеи. – Что сделано, то сделано… Надо идти…».

Она раскрутила бритву и достала из неё тонкий кусочек металла с именем «RAPIRA». Положив на раковину уже разобранную бритву, она опустила руки под воду и, зажмурившись, рывком воткнула лезвие в левую руку у самого основания ладони. Справившись со страхом и болью, она медленно повела лезвие вверх к локтевому сгибу, разрезая вены одну за другой.